Однажды автобус № 5 спятил... Никто не знал, что, собственно, случилось, что там повредилось в его радиаторе, но ни с того ни с сего он начал вставать на дыбы, кружиться и танцевать, от чего у всех его пассажиров началась эпидемия морской болезни. Сколько-то часов возил пассажиров этот автобус маршрутом Красная площадь — вокзал, стуча головами пассажиров об стенку, хоть без комфорта, зато безопасно. И вот неожиданно, как очумелый, без остановок, кинулся в дикий танец, от чего у пассажиров, сидящих посередине, вывернуло желудки, и они начали прыгать из окон и из дверей. Не обошлось без жертв... А автобус лютовал все больше, в безумном азарте кидался с горы на гору, на клубы, на тротуары, на скверики. За несколько часов, говорят, сбрендил весь Киев. Огромные толпы гнались за автобусом, милиционеры на перекрестках отчаянно махали флажками, а он неожиданно оборачивался, кидался на толпу, которая разбегалась в панике. Скоро за автобусом поднялся отряд конной милиции, но ему нипочем, ушел и от него, делая умопомрачительные виражи, проскакивая меж двух трамваев, взлетая круто в гору и так же стремительно съезжая вниз. Никто не знал и ничем не мог объяснить, что случилось и почему это случилось. Газеты давали туманные разъяснения. Ученые и психиатры искали новую бациллу сумасшествия, которая влияет на неодушевленные предметы, а автобус тем временем без остановки шастал два дня, пугая людей, пока наконец-то, распотрошив несколько своих братьев-автобусов, высадив витрины нескольких магазинов и сотворив еще пару шуток в городской среде, сам не разбился в щепки о железную тумбу. И выяснилось, что шофер был пьян.
А может всего этого не было? А может я оклеветал шофера, милицию, киевских граждан, а может это было не в Киеве, а в Париже, а может этого и вовсе не было, и причудилось мне под влиянием прочитанного сценария «Проданный аппетит» Мариенгофа и Эрдмана и съемок фильма по этому сценарию, который проводился в Киеве?
Сценарий фильма в фантастической гротесковой форме отражает утверждение Жюля Лафарга: «При капитализме эксплуатация человека достигает таких размеров, что самые тонкие чувства одного человека могут быть использованы другим». Капиталист, который хворал желудком, не мог отдавать достаточно почестей богу Бахусу, которому поклонялся. Он хотел покланяться, но его держали на диете. Но зачем это делать капиталисту, когда за него это может сделать другой?
Шофер Эмиль, потерявший работу и доведенный голодом до отчаяния, подписывает договор с капиталистом, продает ему свой желудок. Операция, которую сделал профессор Фукс, дала чудесные результаты: отныне капиталист может смело предаваться чревоугодию, а грубую работу пищеварения за него делает безработный шофер. У шофера Эмиля есть невеста. Ее отец, хозяин ресторана, и думать не хотел про ее брак с безработным, но теперь он обеспечен, при деньгах... А капиталист пьет и ест, сколько захочет. Что ему от того, что кому-то больно?
В отчаянии, измученный своим тяжким трудом и лишенный всякого вкуса к жизни, Эмиль решает покончить жизнь самоубийством, но его спасает жена, которая узнала про причину — она идет к капиталисту с намерением так или иначе прекратить ужасный договор. Она едет автобусом, который ведет Эмиль, чтобы снова вернуться к своей старой работе. А в это время капиталист со своими компаньонами пьет и пьет без конца разные вина, от чего пьянеет Эмиль. Автобус перестает его слушать; автобус сходит с ума. Обезумевшая жена Эмиля влетает к капиталисту и застает его за пьянством. Никакие ее просьбы не помогают и она подсыпает в бокал с вином яд. Опомнившись, она сообразила, что от яда погибнет не капиталист, а ее муж. Эмиль погибает и автобус разбивается в щепки.
Париж тем временем освоился в Киеве. На улицах пышные цвета
платьев, черно-белые сюртучные пары, визитки и цилиндры, кафе на крышах, клумбы, парижский автобус. Утром, когда солнце, как корова языком, вылизывает вчерашние лужи, к подъезду отеля Палац съезжаются грузные экипажи, спешно грузятся аппаратурой и людьми машины и на место съемок, под любопытными взглядами киевлян, движется боевая съемочная группа. Несколько дней было достаточно развлечений киевским зевакам. Солнце светило, как хорошо отлаженный и послушный в руках осветителя прожектор. За несколько дней экспедиция покончила с киевской натурой.
И наконец, два слова про киевских обывателей. Взяв с боем контрамарку на «Солистку Ее Величества», я после долгого ожидания очутился на тех местах, которые зовутся Вуфковскими. Позади меня сидели женщины и с видом компетентных особ говорили про кинематографию. Говорили смачным шепотом, говорили, смакуя слова. Не скажу, что всю их болтовню я подслушал от начала до конца. Но, каюсь, во многом запомнил. Потому что она лишний раз доказала, что Киев — город слухов. И вот, что я услышал от них:
— Так вы думаете (конечно, болтали они по-русски), что большевики заграницей получают фильмы?.. Плюньте! Кто им даст, кто им поверит... Вот они тут в Киеве Париж снимали. Так и все их фильмы: наснимают Парижев в Одессе, Москве, а мы смотрим! А на афишах: «Последний человек» — лучший фильм заграничного производства... Глупости. Никаких заграничных фильмов у нас нет!
Кто говорил за моей спиной? Это были бывшие люди.
Ятко М. Скажений автобус / Перевод Л. Аркус // Кiно. К., 1927. № 17.