Еще четырнадцатилетний Кулешов начал увлекаться Маяковским и ‹…› даже соврал товарищам по приезде из Москвы в Тамбов, что знаком со знаменитым тогда футуристом. Хохлова в те же времена встречала Маяковского в Москве на вернисажах, в театрах, на концертах, на улице. Знакомство с Маяковским у Хохловой произошло на художественной выставке «1916 год», — он сам подошел к ней и заговорил.
Кулешов вспоминает об этой выставке как об одной из самых интересных виденных им в молодости.
Маяковский привлекал нас, молодежь, не только своими произведениями. Он привлекал нас и своими исключительными внешними данными прекрасными темными, умными, пристально смотрящими глазами, большим красивым ртом, тяжелым подбородком, особой манерой держать в углу губ и пожевывать папиросу, особой, подчеркнуто скульптурной структурой лица, огромным ростом, элегантной и уверенной манерой держаться, ходить, закладывать руки в карманы; чудесным низким голосом и удивительной выразительностью собственного чтения стихов.
Очень запоминался Маяковский на улице в серо-защитном пальто или куртке, в светло-серой кепке, идущий большими шагами в крепких, добротных, подкованных башмаках, непременно с толстой, загнутой палкой или висящей на руке, или ритмически отстукивающей шаги по тротуару. Маяковский ходил быстро, часто по мостовой, параллельно тротуару, любил останавливаться у витрин, особенно у книжных, у газетчиков, сидел на бульваре, покуривая, думая, смотря кругом и записывая что-то в маленькую кожаную книжку. Курил он много, часто прикуривая новую папиросу от непотухшей старой.
Для нас Маяковский был неотъемлемой частью Москвы как Кремль, как Москва-река, как Василий Блаженный.
Таким мы знали его со стороны, а когда познакомились ближе, то увидели, что этот гениальный человек, поэт, художник отличался во всем исключительной целеустремленностью и был образцом партийного человека (хотя и не был членом РКП) — страстного, честного, умного, доброго.
В художественно-богемной среде, в среде обывателей за Маяковским была слава дерзкого грубияна, нахала, хотя и остроумного, но беспощадного и страшного. Как это не походило на действительность! Да, Маяковский был беспощаден с врагами (не личными, а врагами революционного искусства), но при этом он был одним из самых лиричных, нежных, добрых и сердечных людей, которых мы когда-либо встречали. Маяковский умел любить какой-то особой, и мы бы сказали, по-маяковски талантливой любовью большого и «громоздкого» гения. Надо было видеть, как он умел быть ласковым, как разговаривал с детьми, как играл с животными. Письма к Брикам Лиле и Осе Маяковский в шутку подписывал «Щен», иногда словом, а иногда рисунком, изображающим щенка в самых разнообразных жизненных обстоятельствах — щенка веселого, грустного, сердитого, больного, гуляющего «без задних ног» и т. д.
По примеру Маяковского Кулешов с тех пор подписывает свои письма к близким людям рисунком льва.
Помним Маяковского на просмотре «По закону» в АРКе. Он говорил, что картина ему понравилась, но в шутку ее назвал «мокрым делом». Это было зло и похоже, ибо, действительно, на экране было много воды, дождя, ветра и преступлений.
Близко мы знакомы с Маяковским, Лилей Юрьевной Брик и Осипом Максимовичем Бриком с 1927 года. Это было в бывшем Гендриковом переулке на Таганке. У Маяковского комната была совсем крохотной, в ней едва-едва помещалась тахта, на которой поэт спал, шкаф с костюмами, галстуками и башмаками и письменный стол простой, шведско-американского типа. За этим столом он и работал. На стене — фотография Лили Брик.
Мы помним Маяковского в Гендриковом переулке — бреющегося, стоя у платяного шкафа (в дверце было вделано маленькое зеркало и открывающаяся полочка специально для этой процедуры).
Помним его, играющего с любимым бульдогом Булькой, «похожим на телятину», помним беседующего с друзьями в столовой иногда за бутылкой кахетинского вина или полуналивки-полуликера «Алаша».
— Милости прошу к нашему Алашу! — говорил в таких случаях Владимир Владимирович.
Однажды разговор зашел о том, что художники должны писать фрески в ресторанах, пивных и т. д. На что Маяковский сразу заметил:
— Сижу под фрескою и пиво трескаю...
Помним Маяковского в саду на даче в Пушкине, на Акуловой горе, помним его собирающим в лесу грибы, шагающим на железнодорожную станцию, стреляющим из браунинга по пню, сидящим в вагоне дачного поезда, вернее, стоящим у окна и то и дело вынимающим записную книжку и вписывающим туда, вероятно, стихи, рифмы...
Однажды Кулешов подвез Маяковского в Пушкино на своем мотоцикле. Но это было только раз булыжная дорога того времени была невыносимо утомительна для езды на мотоцикле с коляской.
Больше всего мы помним Маяковского читающего стихи, — с каким поразительным великолепием он это делал! Он читал как великий актер, почему-то чтение Маяковского для нас ассоциируется с пением Шаляпина. Слушали мы и «Стихи о советском паспорте», и поэмы «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!», и «Стихи об Америке», и «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» и многое другое. ‹…›
Маяковский подарил Кулешову две книги с автографами. Первую «Хорошо!» (Октябрьскую поэму), на ней простая надпись: «Милому Кулешову от Вл. Маяковского».
На второй пятом томе своего Собрания сочинений (этот том вышел первым) поэт нарисовал летящую птичку, держащую в клюве книгу с цифрой «V», и написал:
«Льву Владимрычу.
Иссяк... и строчки никак не выворочу».
Маяковский никогда не мог превратиться в нашем сознании в классическую музейную фигуру, поэтому подаренные им книжки мы всегда возили с собой во все путешествия, они были постоянными нашими друзьями и спутниками даже пообтрепались. Только теперь положили на специальное хранение.
Маяковский любил всяческие игры бильярд, кегли, городки. Играл он всегда левой рукой, а писал правой. Он мог в любой момент играть «в орла и решку», а то просто на «чет и нечет» по трамвайному билету, бумажным деньгам и т. д. Грибы собирал со спортивным азартом — только самые большие и крепкие.
Как-то Кулешов привез на дачу начинавший входить в моду пинг-понг. Маяковский попросил его научить игре. Вначале дело не ладилось, но Владимир Владимирович был упорен и неутомим. Игра продолжалась почти сутки, выигрыш Кулешова доходил до астрономических цифр, но в конце суток игра кончилась проигрышем Кулешова.
Много Маяковский играл с друзьями в модную тогда игру маджонг.
На даче в Пушкино был большой сад, по дорожкам которого Маяковский гулял сосредоточенно и долго думая, бормоча, напевая, записывая. Он гулял в лесу, купался в Уче (река в Пушкино).
Маяковский вообще любил напевать про себя, и, кажется, всегда со значением в соответствии со своими переживаниями и настроениями. Помним: «Знаю, придет он кланяться низко...»
На дачу приезжало много людей. Хозяйством занималась Аннушка (описанная Маяковским в «Про это»). Она готовила множество пирожков и котлет — это было самое удобное, чтобы любое неожиданное количество гостей было сыто.
В Пушкино Маяковский писал поэму «Хорошо!» и читал из нее отрывки. ‹…›
Возвращаясь из своих поездок по СССР с лекциями и чтением стихов, Маяковский привозил груды записок, полученных от публики, разбирал их, читал нам наиболее характерные, рассказывал о новых людях, читателях, новостройках обо всем, что он умел так видеть и любить.
Помним его возвращения из заграничных поездок — его взволнованные рассказы о зарубежных друзьях, коммунистах, о жизни рабочих и негодующие рассказы о социал-предателях, о капиталистах, о нарождающемся фашизме. Но Маяковский умел видеть за границей и хорошее, то, чему надо было учиться.
Он очень любил Париж.
После поездки в Америку Маяковский подарил Кулешову бритву «жилетт» и кожаный чемодан, которые сохранились у нас до сих пор.
Маяковский наглядно показал, что такое принципиальность, каким надо видеть будущее и что значит говорить «во весь голос».
Владимир Владимирович очень любил Эйзенштейна, глубоко уважал и почитал его. «Броненосец «Потемкин» была одна из любимых картин Маяковского. Маяковский вообще очень увлекался кинематографом, но больше всего любил хроникальные картины. Из своих сценариев ценил «Как поживаете?» и хотел, чтобы его поставил Кулешов, поэтому хлопотал о возможности съемок в Госкино, но так и не добился результатов.
Мы не знаем, как бы у нас получилась эта картина, — сценарий был необычайным по форме, требовал особого решения полумультипликационного, трюкового. Наша мечта о постановке этой вещи так и не сбылась.
Кулешов Л., Хохлова А. 50 лет в кино. М.: Искусство, 1975.