Каждая картина должна быть занимательной. Это — бесспорно. Но занимательность бывает разная.
Занимательно, например, оборвать лапки у мухи и наблюдать, как она будет летать и как не сумеет сесть, потому что не на что.
Еще занимательней позвонить жене по телефону и сообщить ей, что мужа ее свезли в крематорий, и как она зарыдает и понесется в крематорий, а там ей скажут, что ничего подобного, а муж в это время сидит с приятелями в трактире.
А еще... и таких занимательных вещей можно напридумывать вагон. Но всякому ясно, что не о такой занимательности идет речь.
Мы хотим занять внимание зрителя кинокартиной, но нам не безразлично, чем мы его внимание занимаем. Нам не безразличен самый характер занимательности.
Очень занимательны всякие уголовные истории, но мы не считаем нужным занимать внимание зрителя такого рода занимательностью.
Все это бесспорно... Но с другой стороны...
Представьте себе — подходит к вам на улице совершенно вам не знакомый человек и начинает подробно рассказывать, как была у него жена, как он с женой разошелся, как остался у нее ребенок, как потребовала она с него алименты, а он наотрез отказал, а она пожаловалась в местком, и местком собрал общее собрание служащих, и все его срамили и объясняли, что надо давать жене алименты на ребенка, и как он понял, что был не прав, и что сейчас он платит ей регулярно.
Если у вас хватит терпенья выслушать рассказ до конца, вы непременно спросите: «Простите, уважаемый гражданин, а зачем вы мне все это рассказываете?»
А, казалось бы, все в порядке: и тема серьезная, бытовая, и живой человек, не желающий платить алименты, и перестройка человека под влиянием общественности, и конец хороший, жизнерадостный.
Сколько раз, глядя на уходящие в даль рельсы, на разбивающиеся о скалы волны, на прогульщика, играющего на гармошке, на фабричные трубы, на пудрящуюся машинистку, на отражение Кремля в Москва-реке, на колхозника, бережно жующего трудовой хлеб, на вредителя, вывинчивающего винтик из машины, на кулака, поджигающего совхозный амбар, на попа, пересчитывающего деньги, на девушку в спортивных трусиках, на луну в облаках, на просто облака, спрашивает себя кинозритель: «А зачем мне все это показывают?» И действительно: «Зачем?»
У нас пускают в производство картину по самым различным соображениям — «нужная тема», «эффектный материал», «хорошая роль для такого-то», «надо дать развернуться режиссеру», «пора начать работать группе», но самое главное соображение «а будет ли будущая картина интересна зрителю» обычно оказывается на последнем плане.
Очень нужна, например, тема — «мелочи, приносящие нередко большой вред производству, тормозящие рост новых слоев пролетариата — нужно не игнорировать, а преодолевать» (из темплана Союзкино на 1932 год), но едва ли может тема заинтересовать массового кинозрителя, как бы искусно она ни была «подана».
И вот тут-то и начинается самый беспардонный формализм!
На наших кинофабриках сложилось ложное убеждение, будто дело вовсе не в занимательности самой темы, а в том, как эту занимательность создать, как тему «раздраконить».
Оказывается, что нет интересных и неинтересных тем, — все темы интересны, надо только суметь каждую тему «подать».
И начинается «раздраконивание».
«А пусть он ее полюбит», «а пусть она ему изменит», «а пусть он его кокнет» «а почему бы им не покупаться в море», «а что, если, вдруг, пожар», «а здесь можно снять с точки зренья съедаемой лапши», «а на эту роль нужно пригласить кого-нибудь из МХАТ», «а комсомолка пусть будет хорошенькая», и так далее, и тому подобное. Звуковое кино подбавило еще всяких возможностей: «здесь он сыграет что-нибудь на гитаре», «здесь пройдет полк с музыкой», «а здесь загудит гудок», «а здесь скрипнет половица».
И в результате? — Зритель с удовольствием принимает занимательные «аттракционы» и пропускает мимо глаз скучную, неинтересную тему. Выковыривает их, как изюм, из черствой булки.
Такой ли занимательности мы добиваемся? Конечно, нет. Дело не в изюме, а в хорошо пропеченном хлебе. Дело не в «аттракционах» как таковых, а в хорошо проработанной интересной теме. Дело в том, про что и для чего рассказывается, а не в том, с какими ужимками и фортелями рассказывается.
Тема — основа нашей кинокартины. Тема — это не просто эпизод, случай, факт, анекдот, фабульно развернутый в сценарии. Тема — это кусок реальности плюс наша мировоззренческая концепция этой реальности.
«Красная армия» — это не тема. «Красная армия, как активный строитель и защитник социалистического строительства» — тема. «Заем как средство личного обогащенья» — тема, но не наша. «Заем как активная помощь социалистическому государству» — наша тема. «Жена облила любовницу мужа серной кислотой» — занимательно, но никакая не тема. «Ревность как пережиток мещански-индивидуалистического быта» —интересная, серьезная тема.
Проблема занимательности советской кинокартины будет решена, когда мы научимся из всего огромного количества возможных тем выбирать те, которые могут заинтересовать, и которыми мы хотим заинтересовать кинозрителя, — когда мы сумеем настолько глубоко продумать выбранную тему и полно освоить относящийся к ней материал, чтобы в нем самом найти все необходимые элементы занимательности, и когда мы поймем, что занимательность — не «скорая техническая помощь», которую вызывают при киноавариях, а доподлинная плоть и кровь кинокартины, которых никакими аттракционными протезами заменить нельзя.
Брик О. О занимательности // Кино. 1933. 4 июня.