Практика советского сценария показала нам, что вопрос о титрах, пожалуй, настолько же острый, что и вопрос о внешней занимательности сценария, сюжета, фабулы. Наши сценарии в большинстве случаев растянуты, длинны, неразнообразны, и даже лучшие фильмы выезжают не на остроте сценария, а на отделанности режиссерской работы, на изобретательности постановщика и на оригинальном монтаже. ‹…› Мы хотели разрешить этот вопрос — не как писатели, а как сценаристы, взять надпись не литературно, а кино-глазом. ‹…›

Что такое, по нашему разумению, титр?

Титр, это — связка отдельных кадров, необходимое дополнение к подлежащему — т. е. к сюжету. Титр — не двигает сюжет, а только помогает ему. ‹…›

Я прихожу в кино смотреть, а не читать.

А Бабель заставляет зрителя читать, он заставляет зрителя смеяться, пользуясь для этого не комическим положением актера, а тем, что он говорит — то-есть, мы не смотрим кино, а читаем Бабеля, и его фольклор, лексика и интонация заставляют нас смеяться. В «Еврейском счастье» все комические по положению места изображены печально: Менахем-Мендель без надписи нас трогает, мы ему сочувствуем, сожалеем его. И вдруг проецируют надпись — мы хохочем.

В этой работе нашего кино — много перепало Бабелю. Ну что, например, эти факты с телеграммами для заграничной фильмы — лишь элементы, двигающие фабулу. А у нас опять — комическое место. Вспомним для примера одно. Менахем вместе с богатым евреем пишет телеграмму в Бердичев относительно места съезда новобрачных. Ничего смешного. И вот надпись: «Выехаем, выехайте». Зал хохочет. Чему? Конечно, надписи. И надписи, вдобавок, специфической.

Зал хохочет от Бабеля.

При чем же тут кино? Это не победа кино. Это победа Бабеля над кино.

Никитин Н. О надписях // Советский экран. 1926. № 6.