Драматичная судьба Александра Алексеевича Ханжонкова (1877–1945) неизменно привлекает к себе внимание историков кино, кинематографистов и даже беллетристов. Однако многие ее обстоятельства остаются забытыми, непроясненными или вовсе неизвестными. Авторская версия ханжонковских воспоминаний, оборванная на пороге 1921 г., остается неопубликованной, а личный архив мемуариста весьма скудно документирует его жизнь после этой рубежной даты. ‹…›
После недавней, достаточно неожиданной, находки в фондах Славянской библиотеки в Праге и появился новый угол зрения на последние годы жизни Ханжонкова, которые принято описывать скупо и нейтрально: «В 1941 году Ялту оккупировали немцы. Ханжонков дожил до Дня Победы. Но судьба отмерила ему всего пять месяцев. 26 сентября 1945 года в возрасте 68 лет Александр Алексеевич скончался».
При просмотре подшивки берлинского еженедельника «Новое слово» — известного печатного органа эмиграции, служившего рупором нацистской информации и пропаганды в русской диаспоре европейских стран в 1933–1944 гг., в номере от 20 января 1943 г. нами была обнаружена статья, посвященная судьбе Александра Ханжонкова, в авторстве некоего А. Владимирова (фамилия эта — несомненный псевдоним, к которым прибегали многие сотрудники этого и подобных ему изданий, чьи настоящие имена теперь уже практически не установимы). Текст сопровождался ссылкой на первопубликацию в газете «Голос Крыма», выходившей в Симферополе в годы германской оккупации. Просмотр крымского издания подтвердил, что именно на его страницах увидел свет набросок к биографии ветерана русской кинематографии. ‹…›
Сама по себе перепечатка статьи из «провинциального» издания в берлинской газете была незначительным эпизодом редакционной практики «Нового слова», выступавшего «центральным органом» российской коллаборационистской печати. Однако у идеологов и сотрудников газеты при этом возникли, надо думать, свои виды на героя «самотечного» сюжета. Обнаружение такой замечательной фигуры, как Ханжонков, было несомненной журналистской удачей. Хотел он сам того или нет, но престарелый, забытый всеми кинодеятель представлялся знаковой фигурой, которую можно было экспонировать читателям как жертву советского строя, сохранявшую надежду на возвращение прежних порядков с помощью германских «освободителей»[1].
Через несколько недель после перепечатки статьи о Ханжонкове в берлинской газете Крым посетил ее сотрудник — для подробного освещения достижений «нового порядка» за первый год оккупации и рассказа о тех местных жителях, кто был им облагодетельствован. Одним из них был избран и Ханжонков, которому журналист посвятил небольшой, но емкий по смыслу пассаж. Судя по всему, расчет журналиста строился на продолжении диалога, начатого в местном издании, однако новая встреча не вызвала энтузиазма у его собеседника, и потому все свелось лишь к формальности. Журналист представил ее как случайную встречу во время прогулки по Ялте: «Проходим мимо знаменитой ялтинской киностудии, построенной еще до войны основателем русской кинопромышленности Ханжонковым. Когда-то здесь „крутились“ фильмы с Мозжухиным, Верой Холодной, Полонским. С тех пор эта киностудия мало чем изменилась. Достроен павильон для звуковых съемок. Обшарпались и облиняли старые павильоны. По тротуару, вдоль киностудии пожилая, хорошо сохранившаяся женщина везет в кресле разбитого параличом старика. Это сам Ханжонков, основатель русской кинопромышленности и бывший хозяин этой студии. Советская власть ограбила его. Долгие годы он был „лишенцем“. За что? Коляска, подталкиваемая его женой, везет ограбленного и нищего старика мимо его же собственного предприятия. На секунду он поворачивает голову в сторону своей, прячущейся за деревьями киностудии и вглядывается в нее»[2].
На этом интерес к Ханжонкову в нацистской печати исчерпался, но это не гарантировало ему избавления от других неприятностей. Ныне хорошо известно о том, чем грозило подсоветскому человеку просто пребывание на «временно оккупированной территории», не говоря уже о публичной известности в оккупационной печати. Этих персонажей отслеживали сотрудники СМЕРШа и родственных структур МГБ/КГБ, но Ханжонкову все же посчастливилось не только избежать их пристального внимания, но и сохранить остатки жалких советских привилегий довоенного времени — нищенскую пенсию, скудный паек и т. п. Не следует только думать, что в этом сказался гуманизм «органов» по отношению к больному старику. По-видимому, за другими, более важными делами они его попросту проглядели, а он, «воспользовавшись» этим, «благополучно» скончался в собственной постели и даже удостоился скромных некрологов в советских газетах.
Янгиров Р. К биографии А. А. Ханжонкова: новый ракурс / Янгиров Р. Другое кино // М.: Новое литературное обозрение, 2011.
Примечания
- ^ Отметим, что эмиграция, всегда очень чутко реагировавшая на любые свидетельства реставрации дореволюционного прошлого в советской жизни, не обошла вниманием и фигуру Ханжонкова. Даже в конце 1930-х гг., когда таких признаков в сталинском СССР было уже множество, издание воспоминаний старого кинодеятеля обратило на себя внимание рецензентов русского Зарубежья: «Из этой книги мы узнаем, что пионер русского кино здравствует до сих пор, хотя и не занимается своим любимым делом» (Словцов Р. [Н. Калишевич]. Детство русского кино (воспоминания А. А. Ханжонкова) // Последние новости (Париж). 1938. 4 янв. С. 2).
- ^ Февр Н. На развалинах большевизма. На Южном берегу // Новое слово (Берлин). 1943. 28 февр. С. 6.