Проблему взаимоотношений критики и фильма я для себя условно определяю так: критик может придумать, за что полюбить фильм, и может придумать, за что фильм не полюбить. Наши критики обычно выбирают второй вариант. Мало того, главная беда — я это говорю не только как режиссер, но и как искусствовед — заключается в том, что критик часто предпочитает придумать за меня мой фильм И этот новый фильм, который не имеет ничего общего с моим, становится поводом для эссе с разговорами на любимые темы. О Большом стиле, например. Я не отношу себя к режиссерам, которые болезненно относятся к любой критике, хотя мне приятнее, конечно, когда фильм принимают. Но если критик, не принимая фильм, серьезно его разбирает — мне это всегда интересно Раздражает только поверхностность суждений. Говорить о том. что я продолжаю снимать кино о Конце Света — значит ничего не понять в «Русской симфонии». В первую очередь я снимал фильм обо лжи. Все лгут — в словах, интонациях, жестах Врут другим и самим себе. Поэтому в фильме множество цитат. Цитата — это тоже своего рода неискренность, попытка укрыться. Обилие цитат может раздражать, но это уже вопрос вкуса. Мне очень важна ироничная интонация «Русской симфонии». Она пропитана черной иронией — странно этого не замечать, а толковать о глазуновщине, которой там и в помине нет. Причем ирония направлена и на самого себя. Я намеренно придал герою черты портретного сходства с самим собой; если я так отношусь к себе, то это оправдывает мою иронию по отношению к другим. Я не готов к рассуждени¬ям о том, какую роль должна играть критика в кинопроцессе. Хочется, чтобы она была богата на имена, но что поделать, если Кракауэры и Бодрийары каждый день не рождаются.

Лопушанский К. Режиссер о фильме // Сеанс №10