Приехав в Ташкент, Протазанов решительно потребовал предоставления постановки.

В это время в Ташкентской киностудии художественных фильмов работала большая группа выдающихся советских кинорежиссеров: братья Васильевы заканчивали фильм — «Оборона Царицына», Зархи и Хейфиц по приезде из Монголии снимали павильоны к фильму «Сухе-Батор», Луков работал над фильмом «Александр Пархоменко», Камиль Ярматов начинал работу над фильмом «Узбекистан фронту», Михаил Ромм уже собирал материалы для будущего своего фильма «Человек № 217». Кроме того, в студии работали режиссеры Микола Садкович, Набий Ганиев, А. Мачерет, И. Трауберг, В. Браун, А. Усольцев и другие.

Павильоны студии были загружены доотказа. Несмотря на суровое время первого периода Отечественной войны, съемки фильмов шли безостановочно. ‹…›

Из Москвы прибыло сообщение о том, что руководством запланирован фильм «Насреддин в Бухаре» и постановку решено поручить Я. А. Протазанову.

Работа по созданию фильма началась без промедления. Когда к Протазанову обратились с вопросом о том, каковы его пожелания о составе съемочной группы, он ответил:

— Теперь, когда вопрос о постановке окончательно решен, я хотел бы объяснить, почему мне особенно хочется поставить этот фильм в Ташкенте. Я думаю, что эта народная комедия о популярном на Востоке неунывающем Ходже Насреддине может сыграть двойную роль. Во-первых, мы сделаем картину, которая послужит хорошим отдыхом для наших людей на фронте и в тылу; во-вторых, эта картина должна помочь двинуть вперед постановку в Ташкенте фильмов на темы из жизни узбекского народа. Поэтому мне бы хотелось, чтобы картина была правдивой, чтобы в ней не было ошибок против народного узбекского фольклора. Я бы хотел,- продолжал Яков Александрович,-чтобы нашлись местные творческие товарищи, которые согласились бы разделить со мною мой труд.

В связи с этим пожеланием Протазанова было предложено режиссеру Ташкентской студии Наби Ганиеву принять участие в постановке фильма «Насреддин в Бухаре». Ганиев сразу же согласился. Затем один из известнейших художников Узбекистана Варшан Еремян был приглашен в качестве главного художника по фильму. Музыку фильма взялись совместно писать один из крупнейших композиторов Узбекистана ‹…› Мухтар Ашрафи и ленинградский композитор Борис Арапов. В составе группы также оказался молодой звукооператор узбек Бурибаев. Все эти местные товарищи и по сегодняшний день часто вспоминают свою работу с Протазановым.

Протазанов с образцовой выдержкой переносил все трудности, возникавшие в связи с перегруженностью Ташкентской студии. Его спокойствие и неизменный оптимизм не покидали его никогда. С огромной профессиональной выдержкой и настойчивостью работал Протазанов над фильмом. Съемочная группа и коллектив актеров-исполнителей ролей в фильме, среди которых были творческие работники кино и театра Москвы, Ленинграда, Ташкента, Киева, Минска, Одессы и других городов благодаря терпению, настойчивости и оптимизму Протазанова успешно осуществили постановку фильма. Много времени заняли поиски исполнителя главной роли. Летом 1942 года, когда фильм «Сухе-Батор» уже заканчивался, Яков Александрович остановил на улице возвращавшегося со съемки Л. Н. Свердлина и предложил ему сыграть роль Насреддина в фильме. Забыв о палящем солнце, Протазанов и Свердлин простояли свыше часа среди двора студии.

— Я мало знаю Восток, — говорил Яков Александрович,- поэтому для картины будет особенно полезно ваше участие в постановке. Ведь я знаю, что вы прожили несколько лет в Узбекистане, знаете быт и нравы узбекского народа, а потом преподавали в узбекской драматической студии в Москве… Ведь это же прямо-таки вклад в нашу картину. При вашей способности к актерскому перевоплощению я уверен, что вы так сыграете Насреддина, что в вашей игре не будет фальшивого Востока.

— Как вы думаете трактовать фильм?- спросил Свердлин. Протазанов ответил не сразу. Помолчав, он сказал:

— Я ценю вашу деликатность. Я понимаю, что вас беспокоит, Не буду скрывать от вас, что эта постановка не кажется мне легкой. Вообще делать комедию, как это вам известно, гораздо труднее, чем любой другой фильм. Особенно трудно будет, конечно, ставить комедию на незнакомом материале. В этом я отдаю себе отчет и именно поэтому я очень хотел бы, чтобы вы сыграли Насреддина.

— Я представляю себе образ Насреддина, — продолжал Яков Александрович,- как молодого, веселого, неунывающего человека. Надо передать в этом образе черты живого и бойкого защитника бедноты, одного из тех восточных острословов, о которых мне пришлось здесь неоднократно слышать. Подумайте только, ведь о Ходже Насреддине существуют буквально сотни устных рассказов, -а также великое множество книг на узбекском, туркменском, таджикском, азербайджанском и других языках. Меня особенно восхищает то, что народ в своем творчестве в самые мрачные исторические эпохи создавал не пессимистические, а полные оптимизма и бодрости героические образы. ‹…› Эта первая беседа по существу предопределила будущую работу Свердлина над ролью Насреддина,

Но до того, как вопрос был окончательно решен, Протазанов и Свердлин еще не раз встречались и обсуждали будущую работу над фильмом. ‹…›

Постановка фильма из прошлого — все равно исторический ли это фильм, сказка ли, легенда или экранизация классического произведения — сопряжена с большими трудностями. При этом режиссер без особого труда может обосновать и с достаточной убедительностью доказать необходимость большой масштабности в осуществлении постановки. Действительно, эмир бухарский был окружен неслыханной роскошью, а древние архитектурные сооружения Узбекистана, которые должны были бы быть показаны в фильме, — великолепны. Ошибкой было бы также не показать Насреддина среди народа, на базаре, у городских ворот и т. п. Все это требовало больших построек, множества костюмов, бутафории, реквизита, а в конечном счете больших средств и большого количества материалов, которые надо было в условиях войны особенно экономить.

Тут-то и сказалось одно из замечательных достоинств Протазанова: и при составлении плана постановки фильма и в дальнейшем при осуществлении картины Яков Александрович проявлял свой исключительно скромный и добросовестный подход к творчеству. Можно привести десятки примеров, как, идя навстречу производственной необходимости, он урезывал размер декорации, сокращал количество реквизита и костюмов, требовал от художника, оператора и звукооператора, экономии, экономии и еще раз экономии.

Этот принцип творческой экономии, которого придерживался при постановке фильма Протазанов, не был для него чем-то мучительным, навязанным ему. Конечно, он не раз спорил с администрацией по тем или иным вопросам. Производственники пользовались покладистостью, сговорчивостью Протазанова и иногда злоупотребляли этим. После одной производственной уступки от него требовали еще одной, а затем и третьей. И тут-то надо сказать, что Протазанов умел отличить, где правда, а где просто нежелание или неумение работать.

Несмотря на весь творческий энтузиазм Протазанова и работавшей с ним группы, осуществление постановки фильма оказалось делом весьма нелегким. Помнятся суровые дни осени 1942 года, когда шли исторические бои под Сталинградом. Каждый день радио приносило вести из Сталинграда.

Поведение Якова Александровича в это время всех поражало. Бывало начинается съемочный день. Осень, слякоть, дождь, до студии надо пройти добрых два километра. Протазанов, несмотря на свой преклонный возраст, никогда не опаздывал, а зачастую приходил раньше других членов съемочной группы. Всех он встречал издалека шуткой и приветом.

Все время пребывания Якова Александровича в Ташкентской студии его окружали молодые инициативные творческие кадры. Одни были заняты непосредственно в картине, другие присутствовали на съемках, приходя учиться. Молодой узбекский режиссер Наби Ганиев, работавший по картине «Насреддин в Бухаре», уже после этого самостоятельно снял большой художественный фильм «Тахир и Зухра» и вторую серию «Ходжи Насреддина». Артист Пир Мухамедов, который играл стражника, во второй серии фильма «Ходжа Насреддин» создал великолепный образ «безбородого». Никогда не снимавшаяся Ш. Мирзакаримова сыграла роль Гюльджан, девушки, которую любит и спасает Насреддин. Много труда положил режиссер, чтобы добиться от этой девушки-студентки медицинского института, не имевшей даже понятия об актерской работе, исполнения такой трудной роли. Бывали случаи, когда по ходу съемки необходимо было рассмеяться или заплакать, а она не могла или не хотела, стеснялась. Мирзакаримова и слышать не хотела ни о какой актерской дисциплине… «Не хочу — и все…» И вот Яков Александрович упорно и терпеливо добивался от девушки необходимых актерских эмоций и мизансцен. При этом он умело использовал опыт Свердлина как педагога и партнера Мирзакаримовой по картине. И в результате эта, совсем, не имевшая опыта актерской работы, девушка создала теплый образ дочери горшечника Нияза. ‹…›

Настала зима 1942/43 года. В павильоне киностудии было холодно. Стояла небывало холодная для Ташкента зима, а декорация изображала знойное южное лето… у актеров изо рта шел густой пар. Оператор боялся, что пар этот приработается на пленке. Актеры одевали на себя теплые ватные халаты и репетировали в них, а когда подходил момент и надо было сниматься, они сбрасывали халат и, подрагивая от холода, становились на свои места.

— Что вы делаете, — говорил кое-кто Протазанову, — как вы можете заниматься комедией в такое тяжелое время?

Яков Александрович всегда отвечал на это с улыбкой:

— Ничего, ничего. Через несколько месяцев, когда картина будет готова, мы будем основательно 'наступать на фронте, будет тепло и даже жарко и можно не сомневаться, что наша комедия будет вполне уместна.

И вот, наконец, настал день, когда картина была вчерне закончена. На студии состоялся первый общественный просмотр еще только вчерне смонтированного материала фильма. В просмотре приняли участие руководители ЦК КП(б) УзССР и правительства Узбекской ССР. Присутствовали также актеры, режиссеры и др. Протазанов с большим волнением ожидал того, как будет оценена проделанная работа. Присутствующие на просмотре дали положительную оценку. ‹…› О недостатках фильма выступавшим пришлось мало говорить, на них указал сам режиссер, отметивший их во вступительном слове. Он признал, что изображение бухарского эмира схематично. В нем «восточен» только наряд, но подлинные черты характера восточного правителя не раскрыты. То же говорилось и о трактовке образа визиря Бахтиара.

Зато образ самого Наереддина, несмотря на отдельные погрешности, был единодушно признан весьма удачным. ‹…›

К этому времени война вступила в победоносную для Советской Армии фазу. Возобновили свою работу те киностудии, которые в первый период войны целиком или частично были эвакуированы. Якова Александровича также потянуло домой, в Москву. Но пока он продолжал работать в Ташкенте. Будучи членом Художественного совета ташкентской киностудии, он принимал активное участие в обсуждении плана дальнейшей деятельности студии. При этом он решительно высказался за то, что молодым узбекским национальным кадрам должна быть предоставлена возможность самостоятельной работы над фильмами. Было бы при этом большой ошибкой предполагать, что Протазанов односторонне, некритично относился к своим молодым товарищам по работе. Яков Александрович не спускал им ошибок. В обычной своей шутливой манере со свойственным ему остроумием, порой иносказательно, он умел так пробрать человека, допустившего ту или иную творческую или организационную ошибку, что кое-кому становилось не по себе. Когда Наби Ганиев стал обдумывать план фильма «Тахир и Зухра», Яков Александрович неоднократно предостерегал его от увлечения внешней пышностью, лоском, обыгрыванием богатого убранства ханского дворца и т. п. Ему это было тем легче делать, что сам он при постановке своего фильма показал умение ограничивать себя от этой упрощенной трактовки исторического материала. Однако в беседах с молодежью он всегда напоминал им о недостатках только что законченной им работы.

Лев Свердлин, Г. Зельдович. Протазанов в Ташкентской киностудии // Яков Протазанов. Сборник статей и материалов. М.: Госкиноиздат, 1948.