Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Ленин в Париже
Фрагмент сценария

Глава вторая

Солнечный день. На экране появляется снятая с неспешного движения одна из узких улочек старого Парижа.

По ней идут, оживленно беседуя, Владимир Ильич Ленин и Трофимов.

Голос Трофимова:

— На следующее утро, после приезда, чуть ли не спозаранку, на моей верхотуре появился быстрый, усмешливый человек. Я и раньше слышал о нем, хотя был он не так уж известен. Одни звали его Ильиным, другие Тулиным, третьи Лениным, а настоящая его фамилия была, говорят, Ульянов. Называли его также Ильичем, и я потому полагал, что это дяденька в возрасте, возможно, даже дедок. Но он был крепкий, прочный, в лучших летах, сносу нет, хотя и малорослый. Лоб крупный, волос рыжеватый, глаз непростой. Он сразу так и вцепился в меня: все ему надо было знать о российских делах, все интересовало его, придирался до мелочей. Я выложил все как есть: и про тюрьмы, и про то, что приходится солоно. «Но нашего брата — русского пролетария — не так-то просто согнуть», — сказал я под конец, чтобы подбодрить его.

Мы видим на экране фрагменты этой беседы: она проходит на фоне нескольких пейзажей Парижа, то на набережной, то в тихом квартале острова Сен-Луи, то на мостике через канал Сен-Мартен, — словом, повсюду, где сегодня еще можно найти уголки города без явных следов современной цивилизации.

Голос Трофимова:

— Открылся я ему также; что приехал сюда не по личной охоте, — когда меня отправляли, я сразу спросил: «Куда это, братцы, зачем? Не для того я из ссылки бежал, чтобы по Парижам разгуливать, какая еще школа? Революцию надо делать, а не лясы точить».

Ленин и Трофимов идут вдоль железной ограды где-то за вокзалом Сен-Лазар, навстречу попадаются прохожие, большинство — рабочий люд, к примеру, стекольщик, в товаре которого, размещенном на спине, отражаются здания и крыши города.

Голос Трофимова:

— На это он возразил, что революцию надо делать умеючи, а для этого стоит поучиться у истории, знать ее законы. Кстати, сказал он, есть тут неподалеку один музейчик, куда он и сам собирался. «Шедевров искусства я вам не обещаю, но зрелище любопытное. Уж если случилось, что вы оказались во Франции, то вам тоже не вредно узнать кое-что о ее прошлом». Они входят в музей восковых фигур, останавливаются у одной из витрин. За ее стеклом искусно выполненные манекены дам и кавалеров, слушающих музыканта за клавесином.

Ленин с каталогом в руках:

— Итак, заглянем в каталог. Перед нами концерт в будуаре фаворитки короля. Восемнадцатый век, на троне Луи пятнадцатый, тот самый фрукт, который сказал: «После нас — хоть потоп». Примечательные восковые фигурки — какова безмятежность, уверенность в могуществе своей власти. Олимп! Любопытно?

Трофимов угрюмо ответил:

— Не слишком! На что мне этот Луи?..

Ленин испытующе посмотрел на Трофимова, продолжает как ни в чем не бывало:

— А на то, любезный друг мой, дабы не забывать, что уже следующему Луи революция оттяпала голову и весь этот Олимп улетучился. Вот вам и безмятежность в салоне мадам Помпадур!

Ленин и Трофимов подошли к следующей витрине. Там на коне, в боевых доспехах, со знаменем в одной руке и с мечом в другой — Жанна д’Арк. Ее окружает, приветствует народ, воинство.

Ленин:

— А вот и Жанна д’Арк, крестьянка, спасшая Францию и выручившая короля. И конечно, этот король тут же предал ее, как только удержался. Потрясает это скотское свойство деспотов предавать тех, кто им служит.

Трофимов по-прежнему безразлично смотрит на восковую фигуру и лишь немного оживляется, когда они оказываются у новой витрины.

Ленин:

— Теперь смотрите-ка, мы только что с вами куртуазили в салоне фаворитки, так сказать, у истоков, а вот вам и следствие — тот самый потоп! Вы о Марате слыхали?

Трофимов не очень уверенно:

— Доводилось. Вождь революции?

За стеклом витрины — умирающий Марат, как бы сошедший со знаменитой картины Давида.

Голос Ленина:

— Вот здесь-то, мой дорогой товарищ, мы еще раз видим, как расправляются с якобинцами мракобесы и лавочники — в общем, та же история, что и с Жанной д’Арк.

В витрине — над телом Марата Шарлотта Корде с окровавленным кинжалом в руке, ее пытается схватить женщина, зовущая на помощь, в дверях стража, но уже поздно, преступление совершилось.

Голос Ленина:

— Марата справедливо называли другом народа, и его убила Шарлотта Корде, подосланная врагами революции. Вот в этой самой ванне он и был заколот.

В то время как Ленин разглядывает витрину, камера приближается к крупному плану Трофимова, и мы слышим его голос:

— Хотя все, что он рассказывал, вероятно, по-своему было полезно, но мне, признаюсь, вдруг стало невмоготу. Опять налетело то, что так недавно сам видел, сам пережил, что и сейчас полыхает там, на родине…

И как бы перед его мысленным взором на экране возникает стремительный поток черно-белых кадров русской Революции.

Работает «американка» — печатная машина подпольной типографии. Она изготавливает прокламации — на нижней строке подпись: «Комитет Российской социал-демократической партии».

Прокламации выносят из типографии…

Их наклеивают на стены…

Раздают рабочим у заводских ворот…

Разбрасывают на сходках…

За ними охотятся полицейские…

Конфискуют у рабочих, срывают со стен, но там вскоре появляются новые…

Листовки возникают на частях машин…

Они летят в цеху с проезжающих кранов…

В фабричных дворах с грузовозов…

Повсюду проникает большевистское слово…

В отместку городовые хватают рабочих…

Одного — в подворотне ночью, другого среди бела дня выводят из фабричной лачуги…

…Избивают, волокут, вталкивают в тюремные повозки…

Руки цепляются за перекладины тюремной решетки…

Руки, бессильные руки, сжимаются в кулаки на тюремных парах…

Руки, рабочие руки, грозят возмездием…

Это руки бакинского рабочего, призывающего к забастовке со стропил нефтеперегонного завода…

Это жест оратора на большой сходке в березовой роще… Он объявляет о солидарности с бастующими нефтяниками…

И повсюду возникают демонстрации, рабочие останавливают станки, выходят на улицы…

А по ним уже мчатся отряды конной полиции…

Налетает полицейский отряд на маевку в роще…

Но садятся на землю рабочие…

Беснуются вокруг них конники…

Призыв к стачке несется по цехам…

Зовет фабричный гудок…

Отворяются ворота, выбегают рабочие…

И вот они уже в шеренгах двигаются по улицам поселка.

Для разгона рабочей демонстрации прибыли вызванные полицмейстером пожарные части…

Мощными струями бьет вода из брандспойтов…

Сбивают струи рабочих… Прижимают к стене… Огромной силы потоки воды хлещут по телам рабочих…

Но за углом возникают новые ряды демонстрантов.

Навстречу им опять несутся конные казаки…

Они преследуют рабочих, бросающих в них булыжниками из мостовой…

Рабочие отступают к своим домам…

Взбегают по железным лестницам, по мостикам, соединяющим этажи, где висит белье, хранится домашний скарб…

Но всадники догоняют рабочих и там…

Силуэты конных казаков появляются в пролетах этажей…

Начинается свирепая расправа, мелькают полицейские шашки.

Каратели не щадят и детей.

Летят вниз тела рабочих…

Идет кровавая расправа…

Все эти кадры и монтажные фразы, которые трудно описать, превосходно сняты в таких классических фильмах, как «Стачка» Эйзенштейна и «Мать» Пудовкина, они давно уже стали как бы документальной записью рабочего движения тех лет, и их нужно бережно и умело процитировать (сюда же, кстати, может войти и фрагмент бакинской стачки 1910 года из фильма «Златые горы») — они значительно полнее и выразительнее, чем новые съемки, создадут динамичный образ рабочего движения тех лет, его падения и взлеты, — словом, все то, что сейчас предстает в памяти Трофимова.

И, не выдержав этого напора воспоминаний, Трофимов воскликнул:

— Шабаш!

Обернулся Ленин:

— Что вы сказали?

Трофимов:

— Я говорю, шабаш! Пойдемте отсюда!

Ленин, деликатно:

— Простите, почему?

Трофимов, повышая голос:

— Потому что все это ни к чему, понимаете, ни к чему!

Ленин:

— Что именно?

Тут Трофимова словно прорвало, и он, задыхаясь, выпалил:

— Все эти короли, куклы эти! Да им же нет никакого дела до нас, до того, чем мы живем, от чего страдаем! Я словно в воду глядел, когда отказывался сюда ехать… Как подумаю, что мои товарищи сейчас там, а я тут какую-то ванну разглядываю! Да поймите же вы: это не нам нужно сюда ехать, а вам туда! Вы действовать должны, действовать, а не в библиотеках сидеть, по музеям! Да на черта мне эта история, эти восковые куклы? Прощайте!

Трофимов убежал… Озабоченно и задумчиво смотрит вслед ему Ленин.

Габрилович Е., Юткевич С. Ленин в Париже. Сценарий // Габрилович Е. Избранные сочинения в 3 т. Т. 3. М.: Искусство, 1983.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera