Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Коммунист
Фрагмент сценария

Идет поезд по бесконечным просторам, мимо выбитых окон станций, паровозных кладбищ, заколоченных водокачек. Нависли мешочники на его вагонах. Он идет мимо платформ, забитых военным и штатским людом, — впрочем, не отличишь, кто военный, кто штатский: все в шинелях, в обмотках и башмаках.

— ЭТУ ИСТОРИЮ, КОТОРУЮ Я ХОЧУ ВАМ РАССКАЗАТЬ, — звучит голос повествователя, — Я СЛЫШАЛ ОТ МОЕЙ МАТЕРИ. ОНА РАССКАЗЫВАЛА МНЕ ЕЕ НЕСКОЛЬКО РАЗ, И ВСЕ ЖЕ МНОГОЕ ТЕПЕРЬ ВЫВЕТРИЛОСЬ ИЗ МОЕЙ ПАМЯТИ, СПУТАЛИСЬ ДАТЫ, ФАМИЛИИ, ВЕРОЯТНО, ПЕРЕМЕШАЛИСЬ СОБЫТИЯ, ОДНАКО Я РАССКАЖУ, КАК ПОМНЮ.

СВЕРШИЛАСЬ ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, НАСТАЛ ТРУДНЫЙ ГОД, СТОЯЛИ ЗАВОДЫ, ФАБРИКИ, НЕ БЫЛО ТОПЛИВА, ЭЛЕКТРИЧЕСТВА, РЕДКО ХОДИЛИ ПОЕЗДА, И ТОЛЬКО МЕШОЧНИКИ КОЧЕВАЛИ ПО РУССКОЙ ЗЕМЛЕ, ГОЛОДНОЙ, ПОБИТОЙ ПУЛЯМИ, СОЖЖЕННОЙ ПОЖАРАМИ.

ВОТ В ЭТУ ГРОЗНУЮ ПОРУ, КОГДА, КАЗАЛОСЬ, ВСЕ ДУМЫ БЫЛИ О ФРОНТЕ, ЛЕНИН РЕШИЛ НАЧАТЬ СТРОЙКУ ПЕРВЫХ СОВЕТСКИХ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЙ. ОДНА ИЗ НИХ СТРОИЛАСЬ ВОЗЛЕ ДЕРЕВНИ, КОТОРУЮ Я НАЗОВУ ЗДЕСЬ ЗАГОРОЙ.

ВЕСНОЙ СО ВСЕХ СТОРОН СЮДА ПОТЯНУЛИСЬ ЛЮДИ. С ЭТИХ-ТО ДНЕЙ МОЯ МАТЬ ОБЫЧНО И НАЧИНАЛА РАССКАЗ.

Остановился поезд на полустанке. Посыпали из поезда люди.

Они идут по загорским дорогам, среди болот, редкого, низкорослого леса, крючковатых кустов. С сундучками, пилами и топорами, обернутыми в рогожу, с ящиками плотничьих инструментов — плотники, землекопы, каменщики. В сапогах, в военных ботинках и обмотках, в лаптях, в одежонке, оставшейся от развалившихся фронтов империалистической войны, — штанах и шинелях, прошедших бесчисленные базары, выменянных или купленных. Много женщин — полукрестьянская, полугородская одежда.

Группы идут по большаку, рассыпаются по проселкам и призагорским селам, мельчают. Остаются одиночки.

Вот медленно ковыляет молодой парень в шинели. Идти ему трудно — болит нога. Остановился, потер ногу, опять пошел.

Впереди далеко над лесом всколыхнулся неясный багровый свет и заиграл под низкими облаками. Парень окликнул мастерового, который шел той же дорогой и обгонял его:

— Э, браток, слышь? Ты здешний?

— Со стройки.

— Гляди, что это? Никак, пожар?

Тот равнодушно поглядел на багровый отсвет.

— Горит…

— А где?

— Надо быть, торф горит…

Хромой парень беспокойно спросил:

— Это как же — поджог? Или что?

— А кто его знает… Дело это тут частое. Может, с цигарки, а может, кто балует.

— «Балует»! — передернул плечами парень. — С жильем у вас как? Для приезжих?

— В землянках живут… А то по деревням… Народ тут бедный, им деньги нужны. Болотный народ! Сарпинку ткут да на торф артелями ходят.

— Так на квартиру примут?

— Постучись — может, примут.

И вот парень (это Василий Губанов) идет по улице плохонького сельца Теребеевки. Почти возле каждой избы стоят приехавшие с поездом на стройку люди и просятся на постой. Но, видать, без успеха, потому что отходят от окон и бредут дальше.

Василий свернул с улицы влево. Глухой переулок, пусто. Василий постучал в окно.

— Не стучи, нет местов!

Постучал в другую избу. Мужской голос спросил:

— А платить чем будешь?

— Чем платят? Деньгами.

— Деньгами не пойдет…

Третье окно. На стук показался невысокий мужчина, востроносый, с пугливыми глазами.

— Чего гремишь?

— Послушай, хозяин, пусти в избу… Я сахар дам.

— Без тебя полон дом народу.

— Я в ногу раненный, понимаешь? С фронта.

Мужичонка пощупал его глазами.

— А про сахар врешь ай нет?

Василий вынул из дорожного мешка кусок сахару. Мужик (звать его Федор) попробовал на зуб. Действительно сахар, без обмана и фальши.

— Заходи.

Изба неказистая. Стол, скамьи, ткацкий станок. За столом ужинают (едят из одного котелка тощие щи) двое постояльцев: молодой парень Степан и другой человек, весьма странный — длинные, как у попа, волосы, борода, усы. Степан зовет его Расстригой.

Хозяйка Анюта, совсем еще молодая женщина в черной кофте, черной юбке, с платочком на голове, худенькая, стройная, прислуживает им. У Анюты плавные, неторопливые движения. Крепкие, упругие ноги, к которым словно приклеены зрачки Степана.

На полу спит третий постоялец, маленький, в солдатской шинели — Денис.

Четвертый жилец — пожилой, солидный Семен — сидит в углу и чинит сапог, подбивая подметку тяжелым плотницким молотком.

— Гляди, Анюта, — сказал Федор и показал жене сахар, полученный от Василия. — Вон, устраивайся, — кивнул он Василию на пол рядом с Денисом, сел за стол и взял ложку.

— Если жить у нас будешь — весь паек мне, — сказал он. — И деньжат подбросишь.

Василий вяло кивнул — видно было, что он очень устал с дороги.

— Есть хочешь — садись, — бросил Федор. — Анюта, дай ему ложку.

— Не надо, — сказал Василий. Начал снимать сапоги. Скривился от боли.

— Ай болит? — участливо спросила Анюта.

— Побаливает.

Из бутылки, спрятанной под подкладкой пиджака, Расстрига налил себе полный стакан разбавленного спирта и плеснул чуть-чуть Федору и Степану. Выпили.

— Эй, хромой! — окликнул Расстрига. — Ты откуда? С фронта?

— С фронта.

— А верно, что генералы Харьков взяли?

— Не знаю… — Василий лег на шинель. — Не слыхал.

— Факт, взяли! — крикнул Степан. — Не знаю! — передразнил он Василия. — На Москву идут. Факт! — Он крутнул головой и захохотал.

Вообще был он парень смешливый, все время смеялся, и не всегда можно было понять почему.

— А ты чего радуешься? — оторвался от своего сапога Семен, обращаясь к Степану. — Ты ведь в коммунисты хотел.

— А что ж… Может, и запишусь… Не все разом!.. Верно, Анюта? — И Степан ласково вытянул по спине пробегавшую мимо Анюту.

— Ну, ты, играй! Кобель! — тонким, злым голосом крикнул Федор.

— А тебе-то что? — засмеялся Степка. — Тебя ж все одно повесят.

— Это за что? — Федор перестал жевать.

— А как же! — поддержал Степку Расстрига. — Ты помещиков громил? Громил.

— Так ить все громили.

— Ну всех вас и повесят. Разве деревьев мало?.. Правильно я говорю, солдат? — обратился Расстрига к Василию. — Деньги есть? Иди выпей.

— Неохота, — ответил Василий.

Семен отложил сапог, подошел к столу, отслюнил деньги.

— Ну-тка мне…

Не вынимая бутылки из-под подкладки, Расстрига налил себе и ему. Выпили.

— Сильна! — крякнул Семен. — Откуда взял?

— Бог послал.

— Бог доски послал к нему на склад, а он их на спирт выменял, — сказал хохоча Степан.

— Ну, ты! — вскинулся на него Расстрига. — Язык-то попридержи!

— А что?

— А то! Враз отрублю!

Забормотал лежащий на полу Денис:

— Эх! Эх… люди!.. Народ на фронтах помирает… А он на складу сидит… Совести нету!

Василий лежал и курил. При словах Дениса он сочувственно взглянул на него. А Степка накинулся на Дениса:

— А тебе чего надо? Аника-воин!

— Постой-постой! — грозно сказал Расстрига. — Это у кого совести нету?.. Эй! — окликнул он Дениса. — Это у меня нет?.. А у них совесть есть? Церкви закрыли — ни хоронить, ни крестить, ни до бога помолиться. Народ голый ходит.

Бегала, убирая со стола, Анюта.

— Что правда, то правда, — сказал Семен. — Дегтю нет, ситцу нет, хлеба нет…

— Долгое ли дело таким вот все растащить, — бормочет с полу Денис, кивнув на Расстригу.

Тот, не говоря ни слова, вдруг со всего маху бросает в него пустую бутылку. Бутылка о стену — и вдребезги!

— Ты что? Ты кто такой? — кричит Денису Расстрига. — А? Кто такой? Насобачились агитировать!.. — Федору: — Гони его в шею!

Степка хохочет.

Федор. Слышь, что ли?.. Как тебя… Денис… Ты чего это?.. Зачем обижаешь?..

Денис (спокойно поворачивается на другой бок к стене). Ладно, завтра домелем…

Степан (поддразнивая и натравливая Федора). Чего глядишь? Наддай ему хорошенько!

Федор — он в подпитии — встает. Анюта удерживает его:

— Не надо, Федя.

Федор. А чего он людей обижает?

Расстрига. Ладно! Теперича недолго… Бог, он все видит, мать их так!

Громкий стук в окно. Чей-то голос:

— Эй!

Федор (Анюте, в сердцах). К бесу их! Скажи, что и так полно. Надоели!

Плачет-заливается грудной ребенок. Качает его на руках мать:

— А-а-а-а!..

Но младенец продолжает надсадно, надрывно, сердито пищать. Происходит это за пологом крестьянской избы, в которой временно помещается контора загорской стройки.

Анюта (в окно). Полно у нас… Полно…

Голос (за окном). Партийные есть?

Все притихли.

Анюта. Чего-чего?

Голос. Коммунисты есть, говорю?

Анюта (растерянно). Коммунисты?

Федор (резко). Какие еще коммунисты? Нету тут…

Анюта (в окно). Нету тут…

— Постой, — проговорил Василий. Встал, подошел к окну. — Я партийный.

— В контору, на собрание.

Молча вернулся Василий обратно, натянул сапоги. Все, раскрыв от изумления рты, глядели на него. Василий накинул на плечи шинель.

— Эй, мил человек, — забормотал Федор, — ты это… Может, щец поешь на дорогу-то?..

— Не надо. Спасибо, — сказал Василий и вышел.

Габрилович Е. Коммунист. Сценарий // Годы и фильмы. Избранные сценарии. М.: Искусство, 1980.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera