Порой мне кажется, что возраст нашей дружбы с Евгением Габриловичем — целая вечность, а может, и больше. Мы с ним вместе учились еще в старой московской гимназии Страхова — Габрилович несколькими классами старше. Мало кто мог предполагать тогда, что этот невысокий мальчик станет большим кинодраматургом, мало кто вообще знал, что он пишет. Только порой, видя, как он выпадает из общего разговора, каким отсутствующим делается его взгляд, мы начинали подозревать: Женя явно что-то сочиняет.

Первую свою книгу — сборник рассказов «Ошибки, дожди, свадьбы…» Габрилович опубликовал в начале двадцатых годов. В тех немудрящих новеллах уже ощущалась своеобычность взгляда автора, умение выхватить из сутолочного потока событий самое главное, привлекала какая-то очень зримая выпуклость характеров — все те свойства, что столь сильно выразили себя в кино Габриловича.

Наша с ним первая работа в кино относится к началу тридцатых годов. До этого у Габриловича отношения с кинематографом складывались довольно сложно. Впрочем, об этом периоде он прекрасно рассказал в своей книге «О том, что прошло». Рассказал о том, как работал редактором — по-тогдашнему консультантом — на фабрике «Культурфильм», о том, как был «автором надписей» в немых фильмах, о первой пробе пера, надо сказать, достаточно печальной, в звуковом кино, о годах работы очеркистом в «Вечерней Москве».

Тогда-то, в тридцатые, и возникла у меня идея всерьез затянуть Габриловича в кинематограф. Это мне удалось, хотя и по сию пору не могу с определенностью сказать, доброе ли дело я совершил. Ибо уверен, что, ежели не кино, Габриловичу, несомненно, уготована была судьба крупного прозаика.

Успокаиваюсь той мыслью, что быть крупнейшим нашим кинодраматургом, каким стал Евгений Габрилович, тоже не так уж мало.

Наш первый фильм назывался «Последняя ночь». Последняя… Разве знали мы, сколько дней и ночей нам суждено вместе просидеть над страницами наших фильмов? Чем заполнено огромное расстояние между тем давним фильмом и последней нашей картиной — «Странная женщина»? Мы вместе делали «Машеньку», «Урок жизни», «Коммунист» и «Твоего современника». Работать с ним для меня всегда было огромной радостью. У нас всегда, с первой же минуты, складывалась атмосфера какого-то удивительно чуткого понимания друг друга, атмосфера товарищества. Это может показаться невероятным, но это так: на протяжении десятилетий сотворчества мы с Габриловичем ни разу даже не поспорили! — так он понимает общее дело, так понимает человека, дружбу. Так глубоко он знает природу кино.

Я очень люблю те минуты, когда мы садимся за письменный стол, и он, заложив чистые листы в пишущую машинку, говорит своим мягким, сипловатым голосом: «Ну что, начали?» Он пишет великолепным литературным языком, фразой певучей, ясной и прозрачной, читать которую — наслаждение. Пишет щедро, иногда даже больше, чем это необходимо сценарию. В сценарии «Странной женщины» был эпизод, когда наша героиня оказывалась в Париже. Я видел, что в ткани фильма он себя не найдет. Но эпизод был так изящен, что очень долго было жаль с ним расставаться.

Все сделанное Габриловичем в искусстве — явление очень цельное. В его фильмах, прекрасных книгах есть все — от эпического осмысления времени до тончайших прикосновений к душе человеческой. Я не стану здесь говорить о значении творчества Габриловича в советском кино: собрать все написанное на эту тему — сложатся тома. Мне только хочется сказать о том, что лучшее, сделанное мной в кино, связано с именем Евгения Габриловича. Нас всегда волновали одни и те же проблемы. «Коммунист»… Этот фильм мы делали после войны, а картина о событиях первых послереволюционных лет. Мы хотели, чтобы миллионы людей, безмерно уставших от самой кровопролитной из войн, вернулись памятью к тем прекрасным и яростным годам, когда революция утверждала новую жизнь, чтобы эта память помогла людям преодолеть усталость и распрямить плечи. В «Странной женщине» нам казалось важным сказать о том, как необходимо людям не терять в нынешнее суперскоростное время нежное отношение друг к другу, лиризм, высокое ощущение доброты.

Мне хочется завершить эти коротенькие заметки словами любви: я нежно люблю этого человека, я благодарен судьбе за то, что в моей жизни есть Евгений Габрилович.

Райзман Ю. И кино, и проза // Советская культура. 1979. 28 сентября.