ЗВУКИ па-де-катра. Медленно вертится афишный столб. Наименование картины: «Последняя ночь». Фамилии сценариста, режиссера, продюсера, ассистента, художника и так далее.

Столб продолжает медленно вертеться. Афиши медленно следуют одна за другой:

ЭЛЕКTPOTEATP «МОДЕРН»
Сегодня, 27 октября 1917 года
«ЖИЗНИ НЕМЫЕ УЗОРЫ»
Драма в 5 частях с участием балерины Большого театра В. А. Коралли

«ТЕАТР Я. ЮЖНОГО»
«ДОН ПОМЕРАНЦО И ДОН ПОМИДОРО»
На все спектакли до 15 ноября 1917 года все билеты проданы
От штаба Московского военного округа.

Вчера в Москве циркулировали слухи об аресте большевиками в Петрограде представителей временного правительства. По имеющимся точным сведениям, эти слухи вымышлены и совершенно не соответствуют действительности.

Командующий войсками Московского военного округа
РЯБЦЕВ

Афиша, на которой не написано ничего. Изображена женщина, приподнявшая ногу до уровня своих плеч. Каскад кружевных юбок. Черные чулки.

Летом и в зиму спешите к «Максиму».

Хохот. Группа гимназистов, без пальто, перед афишным столбом. Они только что вывалились, видимо, из дверей гимназии В. К. Босс, возле которой стоит этот столб.

Вечер. Площадь. В гимназии бал. Отрывистые звуки польки-бабочки. Тени в окнах. Один из гимназистов срывает афишу «Максима» и начинает танцовать, обняв бумажную женщину в черных чулках, изображенную на афише.

Рекреационный зал, где происходит гимназическая вечеринка. Пляс. Тапер наяривает на пианино. Гимназистки, гимназисты, родители у стены, педагоги.

Буфет. Обливаясь потом, здесь толпятся наиболее ярые танцоры. Буфетный столик. За столиком сидит веселая компания. Золотая молодежь гимназии, франты с кольцами на мизинцах, с браслетками под манжетами. На столике — бутылка ситро завода Калинкина, но франты украдкой пьют спирт, подмешивая его в стаканы с ситро.

Девушка сидит на этом столике, болтая ногами и хохоча. Красавица. Ей лет шестнадцать. Знает, что она красавица. Все глядят на нее восхищенно: гимназисты, толпящиеся у буфета, гимназисты, стоящие у стены. Высокий прапорщик рассказывает ей что-то, склонившись к ее затылку.

Небольшой вихрастый гимназист стоит поодаль, украдкой поглядывая на девушку. Он рыжеват, веснущат, одет очень бедно, но брюки его старательно выглажены; это заслуженные, видавшие виды брюки.

Один из веселой компании — гимназист, наиболее хлыщеватый из всех, — окликает его вдруг, подмигнув всей компании:

— Захаркин!

Захаркин быстро подходит. Хлыщ говорит, указывая на девушку:

— Моя сестра, Лена Леонтьева. Познакомься!

Захаркин шаркает ножкой.

Заглушенный смех компании. Улыбается и Лена. Немного играя, откинувшись назад, она кокетливо протягивает Захаркину свои пальцы.

Ее брат говорит:

— Хочешь квасу, Захаркин?

Захаркин хочет квасу. Леонтьев под столом наливает стакан спирта и слегка подкрашивает его квасом. Протягивает стакан Кузьме Захаркину. Глядя на Лену, Кузьма залпом выпивает стакан.

Теперь он не может вздохнуть. Спирт забил ему глотку. Хохот компании.

Кузьма передохнул, наконец. Откашливается. Выпрямляется. Злоба вспыхивает на мгновение в его глазах. И тут же он сам начинает смеяться.

Смеется совсем неестественно, с надсадкой. Прищурившись, Лена глядит на Кузьму. Сладким голосом она говорит:

— Вы танцуете, мосье Захаркин?

— Танцую!

Она протягивает ему руку и спрыгивает со стола. Одернув курточку, красный, смущенный, он принимает эту руку. Ведет Лену в зал. Вся компания, смеясь, фыркая, топоча продирается вслед за ними.

Танец. Захаркин танцует. Он упоен танцем. Он не замечает, как хихикает Шурка Леонтьев и его компания. Он танцует, зажмурясь, смешав дыхание свое с дыханием красавицы. Воротничок его выбился, носок опустился. Смех растет. И в этот момент грохочет орудийный залп, от которого дрожат стены, портреты, люстры, который сотрясает гимназию. Люди вскакивают со своих мест. Они бегут к окнам, опережая друг друга.

Ночь. Далекое зарево.

Новый залп, огромный, широкий, величественный, как вступление, сотрясает все. Первые залпы в осеннюю, темную ночь, первый октябрьский грохот.

✱ ✱ ✱

Идет поезд. Вагоны полны. Всюду в проходах, отделениях стоят, сидят и лежат пассажиры.

Продвигаясь по этим отделениям, мы слышим обрывки разговоров:

— В Петрограде нынче осьмушку хлеба дают. Как вот в Москве, интересно?

— В Москве, что ей, Москве, делается! Москва, брат, город торговый, спокойный.

— Ах ты, напасть какая! Восьмой час круг Москвы поезд ходит, а прийти не может. Мы на какой вокзал, батюшка, из Петрограда приехать должны?

— На Николаевский, мать…

— А едем, любезный?

— На Брянский!

— Значит, быть обыску. Ах, боже, царица небесная!

Мы подходим к отделению, где стоит Семихатов.

Невзрачный человек, в котелке, он горячо ораторствует обращаясь к сидящим и лежащим на полках людям:

— Ах, бедные труженики! Скажите, пожалуйста!.. Прийти на готовенькое нетрудно, мадам!.. Нет, вы попробуйте, как Рябушинский, как Леонтьев, создать промышленность своими руками. Правильно я говорю, молодой человек?

Он обратился с этим вопросом к невысокому белокурому человеку в картузе, сидящему на верхней полке в затрапезном пальто. Тот неопределенно качает головой, пожимает плечами и, порывшись в кармане, вынимает портсигар. Другой человек, сидящий на противоположной верхней полке, тоже белокурый, в пальто и в шляпе, говорит:

— Дозвольте папироску!

Человек в картузе протягивает портсигар. Человек в шляпе смотрит на портсигар. Портсигар золотой.

— Хороший портсигар, — говорит человек в шляпе. — Любительский!..

— Хозяйский подарок…

— Так… А где ж работать изволите?

— Приказчиком… По мануфактурному делу. А вы?

— А мы по москательному ударяем. Спички есть?

Они закуривают.

Какой-то паренек вбегает, крича:

— Проверка документов!

Общий переполох. Все роются в карманах пальто и пиджаков. Иные лезут под лавки. Патруль — офицер и два солдата — входит в отделение, где сидит вышеописанная компания.

Человек в шляпе и человек в картузе вручают свои документы. Пристально вглядывается офицер в их лица, сверяя их с фотографиями. Документы в порядке. Суетясь, Семихатов вручает свой засаленный паспорт.

Офицер спрашивает:

— Воинский билет!

— Отсутствует… Мне пятьдесят лет…

— Задержать!

Вне себя Семихатов кричит:

— Помилуйте, милостивый государь! Я пожилой! Я не могу воевать!

— Задержать!

Патруль берет Семихатова под мышки. Коммивояжер едва успевает схватить из группы чемоданов, стоящих на полке, небольшой чемоданчик. Семихатова выводят.

Дома, блокгаузы, вагоны. Поезд подходит к Москве.

Часовая стрелка вокзальных часов показывает 10 часов 12 минут.

Комендантская комната на вокзале. Семихатов стоит перед офицером — комендантом вокзала. Офицер открывает чемоданчик Семихатова:

— Ваша фамилия?

— Семихатов…

 

— Что у вас здесь?

— Образцы товаров… Я коммивояжер…

Комендант, заглянув в чемодан, говорит:

— Сколько же у вас товаров подобного образца?

Семихатов с готовностью отвечает:

— Можно вагон, можно два. Сколько хотите!

Комендант медленно поворачивает чемодан.

В чемодане гранаты, револьвер, патроны, листовки питерского военно-революционного комитета.

— Боже! Что это? Провокация! Это не мой чемодан!- в ужасе кричит Семихатов.

✱ ✱ ✱

Московская улица. Рядом бок о бок шагают двое: человек в шляпе и человек в картузе. У каждого в руках по чемодану. Сияют огни электротеатров. У ресторанов стоят лихачи. Проститутки по тротуарам.

Какая-то девушка, с виду горничная, быстро перебегает мостовую. Присвистнув, человек в шляпе пытается ее поймать. Пискнув, девушка исчезает в ротах. Человек в шляпе смеется, подтолкнув локтем человека в картузе:

— Как, коллега, насчет блондинок?

Оба хохочут.

На углу они останавливаются.

— Вам направо? — спрашивает тот, что в шляпе.

— Нет, прямо, — говорит человек в картузе.

Рукопожатие. Человек в шляпе говорит добродушно, задержав на секунду ладонь собеседника:

— Значит, по мануфактуре ударяете?

— По мануфактуре…

Жмут любезно друг другу руки. Вдруг человек в шляпе быстро наклоняется к человеку в картузе. Говорит отчетливо, тихо:

— Врешь, сволочь!

Пауза. Некоторое время они стоят лицом к лицу. Потом человек в шляпе поворачивается, быстро уходит.

✱ ✱ ✱

Комната рабочего. Низенький закопченный потолок. Русская печь. Белье, развешанное повсюду. На стене охотничья берданка. Ужинают двое: отец и сын. Отец маленький, усатый и бородатый, сын худой, изможденный, с виду чахоточный. Горит семилинейная лампа. Знакомый нам человек в шляпе идет по двору. Убогие хибарки — рабочие жилища. Человек вбегает по узкой трухлявой лестнице, тихо входит в комнату.

Ужинающие поднимают головы. Человек говорит, улыбаясь:

— Захаркины будете?

Старик отвечает, вглядываясь в темноту:

— Ну, будем!

Человек снимает шляпу, нахлобученную на лоб.

— Никак Петр! — восклицает, приподымаясь, старик. — Петрушка! Сынок! Батюшки! Ты откуда?

Петр осторожно кладет чемодан на кухонный стол. Объятья. Отец целуется с сыном. Петр легонько и ласково приподымает старика. Целует. Говорит, смеясь:

— Ты что-то полегчал будто, отец. Стареешь.

Старик говорит, утирая усы:

— Это я без сапог.

Оба смеются.

Петр обнимает Илью, но старик уже снова тянет Петра к себе. Петр оглядывается:

— А где мать? Где Кузьма?

— Мать за картошкой стоит… Кузьма в гимназии… Танец у них сегодня.

Петр говорит, целуясь со стариком:

— Танец! Гляди, старик. Вырастишь холуя!

Старик отвечает, целуя сына:

— Но-но!… Ты поаккуратнее…

Отстраняются друг от друга. Петр недовольно замечает:

— Выкормишь подлеца! Гимназист! Нагляделся я в Питере на эту сволочь!

Старик сердито обрывает его:

— Тебя не спросил!

Петр вскипает.

— Слыханное ли дело! — говорит он. — Да ты знаешь, что в Питере рабочие власть взяли, что революция по всей стране! А у тебя танцы! Не стыдно тебе, старый чорт! Седой ведь, перья на подбородке! Тьфу, дьявол возьми! Не могу я с тобой разговаривать!

Старик орет вне себя:

— Ты что! На отца плевать? Ах ты… ах ты… ах ты…

Не может подобрать слова. И, глядя на этого старика, размахивающего руками, Петр начинает вдруг бурно смеяться. Садится за стол, машет рукой. Веселый, молодой, заразительный смех. А старик кричит:

— Ах ты, сопляк! Ах ты…

Петр прерывает его сквозь смех:

— Ну, ладно! Раззвонился. Иди, помиримся!

— Не желаю мириться! Слыханное ли дело! — ворчит старик.

Тогда, стукнув ладонью по столу, оборвав смех, Петр говорит с внезапной суровостью:

— Хватит! Ладно, отец! Не время, потом доругаемся. — Обращается к Илье: — Рассказывай, что у вас тут?

Илья садится рядом с ним и тихо говорит:

— В нашем районе сбор к десяти. Вчера была стрельба на Тверской.

— Ну, ладно, — говорит Петр, — а мы к вам на подмогу!

Габрилович Е., Райзман Ю. Последняя ночь. Сценарий // Книга киносценариев. М.: Госкиноиздат, 1938.