‹…› «Свет над Россией» так и не увидел света. Сталин смотрел его дважды: первый раз по готовности фильма, второй — после коренных переделок. Фильм дважды ему не понравился. По словам Большакова, после первого просмотра Сталин, не проронив ни слова, мрачный удалился из зала. О его оценке фильма можно было судить лишь только по беспокойным движениям в кресле и «хмыканию», как известно, не предвещавших ничего хорошего.

Вернувшись из Кремля, Большаков потребовал картину на экран, чтобы по свежим следам восстановить места, вызывавшие отрицательную реакцию «Хозяина». К утру, после многочисленных остановок проекции для сверки с таинственными знаками в записной книжке Большакова, стало ясно, что картину постигла большая беда. В тот же день расшифрованные записи легли на стол Жданова. С его «добавками» фильм был уже на бумаге покорежен от начала до конца. Конкретным указаниям предшествовала убийственная запись: «Признать кинофильм „Свет над Россией“ политически порочным». Позднее она была снята, чтобы дать возможность Юткевичу работать над переделкой фильма.

Как поступить дальше с картиной? Этот вопрос следовало решить в первую очередь режиссеру, который находился на юге, на отдыхе, не дождавшись все откладываемого просмотра картины в Кремле. Решено было срочно вызвать его в Москву. Трудно передать, как потрясен был Юткевич результатом кремлевского просмотра, — человек в общем мужественный, многое испытавший за свою жизнь в кинематографе. Не сразу решился он встретиться с Н. Погодиным, написавшим сценарий на основе своей пьесы «Кремлевские куранты». Конечно, пьеса, шедшая во МХАТе и еще в полсотне театров, была поставлена под удар, который вскоре и был нанесен. Пьеса была снята с репертуара. При этом в театральных кругах стали известны и такие подробности: когда Сталину доложили о существовании пьесы, он сказал: «Не знаю, не видел… Значит, пьеса плохая!» Так заочно был вынесен приговор спектаклю, пользовавшемуся большим успехом у зрителей.

Фильм «Свет над Россией» для Юткевича и Погодина был настолько дорог, что они, невзирая ни на что, решились сделать новый ее вариант, хотя понимали, что их ожидают большие потери. Режиссер и сценарист, с которыми меня связывали долгие годы дружбы, делились своими мыслями о предстоящей работе. С болью приходилось расставаться с лучшими сценами в поисках новых сценарных решений ‹…›. Именно в этих местах Сталин беспокойно ерзал в кресле и слышалось его «хмыканье». Они и были пронумерованы в заключении «на выброс».

Картина не сохранилась. По указанию «свыше» смыт негатив и несколько контрольных позитивных копий. У меня, смотревшего ленту не раз, сквозь многие прошедшие годы стоят перед глазами прекрасные эпизоды, к великому огорчению, так и ушедшие в никуда. Знаменитое «Кафе поэтов» на Кузнецком, на подмостках которого шла «Незнакомка» А. Блока, гремел стих В. Маяковского (Б. Ливанов). Не только по содержанию, но и по своей романтической окраске был превосходно снят ночной проход Ленина (М. Штраух), его разговор с матросом, приставленным для охраны вождя (Н. Крючков). Знакомое место у Иверской часовни при входе на Красную площадь, заменявшее базар, где торговал спичками инженер Забелин (Н. Охлопков), пришедший трудными путями к Ленину. Часовщик (в блестящем исполнении В. Зускина), заставивший вновь зазвучать куранты над Московским Кремлем. ‹…›

В заключении ЦК КПСС было открыто заявлено, что в картине недостаточно показано участие Сталина в создании плана электрофикации России (ГОЭЛРО); сцены с Лениным фальшивы и излишни — «в них не свойственный Ленину ложный демократизм»; сцена в «Кафе поэтов» недопустима в политической картине — богемщина, эпизод с часовщиком — антихудожественный». Страна показана отсталой, убогой и ко всему еще имеют место эстетско-формалистические выкрутасы режиссера. На самом деле решающую роль в неприятии картины сыграло то, что авторы не создали еще одного мифа, по которому ленинский план ГОЭЛРО был бы приписан Сталину, как беззастенчиво приписывались ему все значительные события в истории нашей страны.

В новом варианте фильма авторы вынуждены были, поступившись совестью, вывести «на первый план» Сталина. Теперь в одной из главных сцен, в которой Кржижановский показывал Ленину картину «Гидроторф», когда практически зарождался ленинский план электрофикации, сцене, кстати, широко известной по воспоминаниям современников, Кржижановский уступил место Сталину. Из фильма были исключены сцены, названные в заключении «фальшивыми», обруганные «богемщиной». С ними картина потеряла Б. Ливанова (В. Маяковский) и В. Зускина (вскоре погибшего в сталинском застенке), С. Ценина. Картина лишилась аромата эпохи, который пронизывал ее, делал по-своему неповторимой. Новый вариант, появившийся после пяти месяцев напряженного труда, надо прямо сказать, был обеднен в художественном отношении, поблек и в актерском исполнении.

Картина снова прошла через все «чистилища», включая Художественный совет министерства, где смотрели ее особенно придирчиво, но — не помогло. Несмотря на все исправления, которые, казалось, отвечали честолюбивым претензиям Сталина, фильм был вторично отвергнут. На этот раз без всяких мотивов. По-видимому, ему показалось, что все же мала доля его личных заслуг в осуществлении одного из важнейших дел, начатых молодым советским государством. Чтобы выйти из создавшегося положения, была подыскана нелепая формулировка: «Считать фильм снятым с производства». Это после того, как фильм был дважды закончен производством!

Режиссер, стоявший в ряду ведущих мастеров советского кино, уже сделавший «Златые горы», «Встречный» (совместно с Ф. Эрмлером), «Яков Свердлов», «Человек с ружьем» был отлучен не только от картины, но и от работы в кинематографе на несколько лет. Все новые замыслы наталкивались на глухое сопротивление, не находили поддержки «на верху». К этому прибавилась еще одна тяжелая травма, нанесенная ему во время постыдной кампании «борьбы с космополитами», к которым он был причислен. В этом сыграла свою роль и опальная картина.

Марьямов Григорий. Кремлевский цензор: Сталин смотрит кино. М.: Киноцентр, 1992, с. 94–98.