«Его творческий путь говорит о постоянных метаморфозах художника, оставшегося, тем не менее, абсолютно верным своей отправной точке; и вот этот постоянный разрыв в сочетании с полной верностью и создают цельность его тонкого и многогранного творчества, где Юткевич, возмужав, не предал ни одного из идеалов юности.
«Кружева» и «Черный парус» уже предвещают «Человека с ружьем». Тем же умным, острым, проницательным взглядом, смотревшим на Анкару, позднее он охватит Францию. Его «Златые горы» — это уже новое аудиовизуальное искусство завтрашнего дня.
Когда Юткевич создавал яркие, неповторимые, выразительные костюмы к его совместной с Эйзенштейном сценической постановке «Макбета», воплощавшие острую выразительность его режиссерского почерка, — он был авангардистом. Но он был в авангарде и тогда, когда использовал нежные переливы небесных красок для передачи нарастания страсти в трагедии «Отелло».
Он был в авангарде театра, когда буквально из ничего, с горсткой актеров, в первом акте «Клопа» на движущемся тротуаре подмостков театра Сатиры он сумел создать иллюзию улицы; он был в авангарде кино, когда, не размениваясь, на цветовые эффекты, погрузился в работу над фильмом «Ленин в Польше».
Картина «Ленин в Польше» ‹…› работа Сергея Юткевича, Евгения Габриловича, Максима Штрауха, которые несколько десятилетий тратят огромный талант в кино, тратят, наращивая опыт и вдохновенье, и, наконец, как бы договаривают то, что они собирались сказать, в то же время ограничивая себя для того, чтобы сказанное было ясно.
‹…› В качестве темы картины Е. Габрилович с И. Юткевичем взят момент как бы остановки в стремительной жизни Владимира Ильича. В начале ленты мы видим Ленина арестованным, он уже как будто не может действовать. Ситуация и конфликт этого произведения — это конфликт революционной мысли с косностью истории и изменение истории. Ленин оценивает будущее в переломный момент: сперва надвигается, потом происходит война.
В разлом войны сперва пробивается все старое, оживают реальные обиды, надежды на невозможное и ненужное, на то, что может воскреснуть только измененным.
Отживший строй, русская и австрийская империи, уже покрытые плесенью, оживают, омоложенные мыслями о ложном патриотизме. Исчезают иллюзии — немецкие
Живое тело народа было разрублено, растащено, раны границ никогда не переставали кровоточить и приносить страдание. Ленин остановлен, посажен в тюрьму. Он остановлен в разбеге в тот момент, когда он должен решать и действовать, остановлен, но продолжает действовать. Кинопроизведение это построено на конфликте мысли, на ожидании — оправдается ли предвидение? Один из самых острых моментов сюжета ленты — ожидание, как проголосуют русские большевики.
Лента вся идет под голос Ленина. Это не монтаж цитат, это ход мыслей. Тесный кадр — то идиллически простой, то замкнутый, то условный — все время переоценивается словами Ленина и получает иное значение.
В предмете есть видимость и сущность, в видимости есть элементы сущности. Конфликт вещи основан на разности между сущностью и видимостью. По этой дороге мы можем идти далеко. Это дорога трудная, и многие из нас преждевременно хотели по ней пойти.
Видимость жизни девушки, молодой польки, проста и как бы пасторальна. Ее мечты смешны, ее счастье — это карусель. Но сущность жизни — невозможность осуществления не этого, а истинного счастья. Видимость жизни ее жениха — любовь к оскорбленной Польше, любовь к женщине и родным горам. Он молод, храбр, но не может осуществить идеала своей жизни, и это его конфликт в сценарии.
‹…› В картине «Ленин в Польше» молодой пастух — польский патриот жаждет воскрешения старой рыцарской Польши. Это благородная, но неосуществимая мечта. Она изображается в жизни деревянной скульптурой. Эта скульптура потом превращается в объемную мультипликацию. Скульптуры эти сражаются за старую Польшу на темном условном фоне. ‹…›
Старая Польша, Польша древнего Кракова дана с любовью и мягкой иронией. Это очень хорошо построено и в показе ателье фотографа, куда привели из тюрьмы Ленина. Но лучше всего старая Польша во всем своем противоречии показана в сцене, когда Ленин приходит в костел. Это сцена анализа эстетического значения религии для народа. Она дана с симпатией, с пониманием, и в то же время ее религиозность как бы снята. Костел слит с искусством, с необходимостью для людей, сжатых и ограниченных в своей обыденной жизни, высокой мечты.
Вся лента идет, как я уже говорил, под голос Ленина. Голос — самостоятельная линия, не совпадающая с изображением; он — мысль о существе явления, и в то же время это сама сущность мира. Голос Ленина негромок, спокоен, это голос размышления, но это не заэкранный голос, потому что это голос героя произведения.
Бытовые подробности, иногда кажущиеся нам трогательно устаревшими, прекрасные пейзажи, элементы пастушеской пасторали, реальной, но ограниченной, и даже пародийное варьете на экране синематографа — все переосмысливается мыслью Ленина. ‹…›
Картина Габриловича, Юткевича, Штрауха и всех людей, которые работали с ними, людей умных и талантливых, — это картина о счастливом Ленине, и люди, которые ее создали, были счастливы. Они не выдумывали — они открывали, как бы снимая пласт пустой породы с руды.
И когда, идя с допроса, Ленин съезжает по перилам — всего
Шкловский В. Фильм о счастливом человеке // Шкловский В. За 60 лет. М.: Искусство. 1985.