Алексей Балабанов — большой мастер по пересадке образцов западной культуры на родимую российскую почву. Вкус плодов его мичуринских экспериментов всегда оказывается совершенно неожиданным. Вот и «Брат-2» своим появлением обязан не столько успеху Брата у массового зрителя, сколько скандалом в киносообществе с обвинением в вопиющей «неполиткорректности». В ответ автор с героем «разворачивает свою идеологию в полном объеме», как сказано у Михаила Зощенко. «Брат-2» — это, прежде всего, откровенный и намеренный эпатаж. Данила Багров свершает обещанный «кердык» родине политкорректности — Америке. Достается всем — злобным агрессивным подонкам-неграм, тупым русофобам-хохлам и вечно пребывающим в готовности обжулить русского человека евреям. Ну, и «олигархам» — «куда же без них!»
Впрочем, разница между «Братом-2» и Братом определяется скорее не тем, что в нем наличествует, но тем, что в нем отсутствует. Отсутствует же — голос Вячеслава Бутусова как знак присутствия другого мира. «Брат-2» мог появиться лишь после того, как стало ясно, что диалог двух миров, на котором строился Брат, закончился ничем. Музыка, Голос оставляют героя. «Но если и музыка нас покинет, что станется с нашим миром?» В отличие от «Брата», мир «Брата-2» монологичен, самодостаточен и, в своей самодостаточности — самодоволен. Совсем как тот «крутой» в первом же кадре — не то «браток», не то «депутат», — декламирующий на фоне навороченного джипа: «Нет, я не Байрон, я другой…» в объектив телекамеры. Место съемки — Останкинский телецентр. Сюда и направляется Данила Багров. В коридоре он будет восхищенно взирать на Леонида Якубовича, в лифте увидит Андрея Караулова, а интервью давать будет Ивану Демидову. И тут же на него «положит глаз» певица Ирина Салтыкова, которая «эти глазки, эти голубые глазки, эти ласки, эти неземные ласки».
То есть из реального пространства «Брата» герой попадает в пространство заведомо и однозначно виртуальное. И чувствует себя в нем как рыба в воде — уверенно и комфортно. Исчезает напряжение в его отношениях со словом. Данила Багров теперь так и сыплет сентенциями: «Не в деньгах сила, а в правде», «Русские своих на войне не бросают», и т. д. и т. п. В «немце» Юрия Кузнецова уже никакой необходимости нет. Лишенное окончательно выстраданного смысла слово позвякивает и побрякивает, обретая хлесткость рекламного слогана. А что до текстов Бутусова-Кормильцева, то «Гуд бай, Америка, о…» здесь прозвучит в исполнении ангельских голосков участников школьного хора. И правда, Америка, — гуд бай! Мы — круче.
По сути, «Брат-2» — это «Жизнь и удивительные приключения Данилы Багрова, рассказанные им самим». Или точнее — воображаемые им самим на основе виртуального телевизионного пространства, окончательно «опопсовевшего». И Америка тут столь же виртуальна, и можно было бы, пожалуй, снимать ее в павильоне.
В некотором смысле «Брат-2» забегает вперед и успешно пророчествует: мир телевидения в нем — это скорее 2004 г., а не 2000 г., когда фильм снимался. Персонажи классического НТВ и их ведущие принципиально невозможны в нем, как и «сейшн» с участием Бутусова, Б. Г. и Насти Полевой. Это мир попсы, которая становится державной идеологией.
«Брат-2» — это текст, который массовое сознание, одномерно патриотическое или одномерно либеральное, разницы нет, вычитывает из Брата. Мир принципиально оплощенный. И в этом смысле — своего рода пародия на «Брата», подстава-перевертыш, иногда скрытая, иногда явная. Как, например, в упомянутой уже первой сцене с обладателем джипа, декламирующим стихи Михаила Лермонтова (в «Брате» ей соответствует сцена съемок клипа песни Бутусова). Или в сцене, где мать выпроваживает старшего брата (переквалифицировавшегося-таки в мента) к младшему в Большой город ровно теми же словами, которыми выпроваживал младшего к старшему в «Брате». Или в американских сценах, где герой мастерит очередной обрез, но уже не под плачи Бутусова, а под мяуканье не то Ильи Лагутенко, не то Би-2.
Наконец, из «Брата» в «Брат-2» переходит мотив благодеяний героя, в которых облагодетельствованные не нуждаются. Но в «Брате» люди, относящиеся к герою с живым человеческим участием — «немец» и «Светка-трамвайщица» — безуспешно ждут от него Слова. Здесь же герой рвется спасать соотечественников, обиженных, как он полагает, мерзкой Америкой. Соотечественники (русская проститутка Даша и хоккеист из НХЛ, брат погибшего боевого друга Данилы) благодеяния принимают вяло, без энтузиазма. Но наш герой этого попросту не замечает. Получив причитающиеся ему «бабки», хоккеист бубнит что-то насчет недостающих процентов. Данила вздыхает: «До чего же ты на брата не похож». С героиней — того хуже. Она вовсе не рвется на родину из заокеанского ада, и на реплику героя: «Я за тобой. Русские своих на войне не бросают» — отвечает изумленным: «На какой войне? По голове стукнули?» Вопрос повисает в воздухе. Герой его не слышит. Его внутреннее пространство столь же стерильно-виртуально, сколь и пространство фильма. Так сказать, виртуально в квадрате. Это то самое пространство, в котором возникает популярный слоган: «Данила Багров — наш брат, Плисецкая наша гордость, Путин — наш президент». Майя Плисецкая, проживающая ныне в основном на территории Германии, оказалась в этой компании вполне случайно. Насчет полного родства двух других персонажей — в смысле абсолютной виртуальности — все верно.
О коммерческой успешности проекта свидетельствуют рейтинги — у «Брата-2» второе место по продажам среди отечественных фильмов на видеорынке. У президента — зашкаливающее первое среди самых влиятельных отечественных политиков.
Акция, безусловно, удалась, рынок торжествует, критика неистово злорадствует. Стоило ли тратить свое мастерство на достижение этих целей? Наверное, автору виднее.
Вне контекста своего предшественника «Брат-2» как самостоятельное художественное произведение вряд ли существует.
Марголит Е. Новейшая история отечественного кино. 1986–2000. Кино и контекст. Т. VII. СПб.: Сеанс, 2004.