Алексей Балабанов впал в высокую простоту. «Я тоже хочу» — реалистическая сказка про надежду на счастливый конец без хэппи энда шести персонажей. Новаторский жанр. Эта сказка должна быть названа ересью. Ее мечтает достичь каждый настоящий художник, включая прирожденных режиссеров. Удается не всем. Ровно так же не всех забирает в этом фильме колокольня, оставляя страждущих счастья — счастливой смерти (или жизни после смерти) умирать на снежной земле, в ледниковой эпохе. Неподалеку от еще теплого Питера.

Жанр или стиль этого фильма Балабанов называет «фантастическим реализмом» без всякого привета Федору Михайловичу. Просто, совсем просто, герои — Бандит, Музыкант, Матвей и его отец собираются в путь к колокольне счастья, откуда никто еще не возвратился, но куда все будто бы мечтают попасть.

Поди туда, знаю куда. Возьми то, знаю что.

Это не мрачный последний путь. Его финал неизвестен: возьмут — не возьмут. Но за счастьем — одновременно гротескным и естественным — всем охота поехать. А то, что счастье — это счастливая смерть, не до всех тут доходит. Счастье оно и есть счастье. Какая разница, что оно означает.

Вот Музыкант (неподражаемый Олег Гаркуша) дает водителю Бандиту диск. Тот спрашивает, его ли музыка. «Да какая разница», — едва раздраженно, отмахиваясь, отвечает Музыкант. Бытовая реплика остается бытовой. Но еще она сигналит о разнице самого разного толка, которая, конечно, важна, но в какой-то момент, пока финал (жизни) не наступил, несерьезна.

Территория (о ней рассказал Бандиту отец Рафаил, к которому тот пришел причаститься, покаяться после убийства четырех наверняка тоже бандитов) находится в вечной мерзлоте. Добираются туда персонажи и подобранная на дороге проститутка с говорящим именем Люба, в прошлом студентка философского факультета, из солнечного Питера.

Переход, обозначенный блокпостом, с проселочной дороги с еще клейкими листочками в студеную зиму на первый взгляд фантастический. Но при этом такая условность подана или воспринимается отнюдь не фантастически. Просто без такого простейшего сдвига немыслима обыденная, вся в невидимых складках реальность. Ее Балабанов и Александр Симонов снимают так гармонично, что диву даешься. Диво — в этой буквальности, и чудеса тоже в ней.

Тут мурашки бегают по спине не только от сюжета — поехали за счастьем, за смертью, — но от режиссуры, не в формальном, разумеется, смысле слова. И от того, что пленяет — берет в плен — в этом фильме невозможное и реальное сочетание свойств, особенностей. Сила и бессилие героев, глубокая усталость и все-таки надежда на счастливый конец. В самом прямом смысле слова. Конец жизни.

Пронзительная мягкость: так Питер никто не снимал. Разве что Балабанов в черно-белых «Счастливых днях» ‹…›

Так в нашем кино не существуют актеры — тут непрофессионалы: Александр Мосин, Юрий Матвеев, Алиса Шитикова, Петя Балабанов. А вот шоумен из «АукцЫона» Олег Гаркуша гениально сыграл, будучи клоуном, драматическую роль. История такие случаи знает. Но тут — собственная уникальность.

Что поражает в их существовании? Простодушие, реактивность и достоинство. Достоинство в сочетании с простодушием — нечто редчайшее, странноватое и очень реалистическое. Это сочетание вменяет Бандиту травить байки, как положено, в пути, хоть и в последнем, про то, как, когда, кого он замочил. Или Музыканту интеллигентно вопрошать после нескольких планов, то есть через паузу, на каком факультете училась проститутка, рассказавшая, что она училась в университете.

Кромешная усталость — нерв нулевых.

Усталость, безразлично от чего. От алкоголизма или от вынужденных унижений молодых людей, просто от старости или от повседневной рутины или дорожных пробок. От навязчивой или навязанной мечты о счастье, необязательно потребительском. Даже если не вернешься ты, успешный бандит, пардон, бизнесмен, с территории, пораженной электромагнитным излучением и расположенной рядом с Питером. Есть в этом фильме абсурдизм, изумивший в режиссерском дебюте Балабанова и не меньший, чем в тех как бы беккетовских «Счастливых днях». Он и есть загадка (или загадочная «простота») нового фильма. А заключен этот абсурдизм, если не отвлекаться на мелочи, в том, что персонажи, отправляясь за счастьем, знают — им так было сказано, — что оттуда не возвращаются. Хотя, с другой стороны, кто не хочет счастливой смерти? Хотя, еще с одной стороны, персонажи Балабанова, говоря, вопия о том, что счастья хотят, про смерть не думают. Не договаривая, не осознавая, что счастье наступит или возможно после смерти для тех, кто не останется лежать на земле отмороженным трупом. ‹…›

Знаменитое «Похмелье» Олега Гаркуши врезано в этот фильм на память о нем, Другом. Но после этого номера Балабанов врубает короткую исповедь молчавшего всю дорогу артиста о том, как устал он: гастроли, пиво, бабы. В беседу у костерка вступает Юра (Матвей), алкоголик, доверяющий братанам свою образованность про развитие цивилизации и деградацию человечества. А вот и Люба появилась, сказав, что дедушка умер.

«Вот и всё. Какой конец света? Папа умер, а счастья не увидел». Я хотела эту реплику вынести в эпиграф, но одернула себя. Слишком интимная, и, может быть, она главная в фильме. Или в жизни каждого из нас, кто знает про смерть папы, мамы.

Трое из машины отправились к колокольне. А Юра остался копать могилу в ледяной земле. Светало. Впереди — колокольня. В нее вошла Люба, испарилась облачком ввысь. Музыкант вошел, испарился туда же. Вошел Бандит, вышел. В воздухе гудит шум, слышится эхо вроде бы взрывов. У колокольни сидит Балабанов. На вопрос «ты кто?» отвечает прямо: режиссер, член Европейской киноакадемии. Одинокий водитель знакомится: «А я просто бандит». Тут они обменялись общим желанием счастья и направились в церковь. Там жарко горели свечи, но было зябко. Вернулись назад. Балабанов рассказал, как школьником нашел под Челябянском мертвое озеро черного цвета. Дал и себе эпизод-воспоминание. И, чуть подумав, упал. Рядом остался портфель. Настоящий, с которым он по Питеру ходит, в котором компьютер. Бандит повертелся, покрутился, поорал «я тоже хочу» — и тоже упал.

«Кочегар» был расчислен, как математическая формула, во всей немыслимой красоте, ритме, поэзии. Абстрактной и чувственной. Внутри, за пределами той поэзии/математики, кипела, жарилась в огне, стыла на морозном воздухе античная трагедия рока.

Буквальность фильма «Я тоже хочу» в фантастическом достоинстве инфантильных или зрелых — реальных без прикрас персонажей. И в художественной ереси Балабанова.

Пришлось недавно услышать: «Ай, Балабанов, сукин сын, на паперти себя изобразил». То есть поступил моветонно. А я думаю: «Хорошо сделал. Он себя не отделил от каких-никаких людей и уложил на экране рядом с ними».

Помню, как задело и врезалось в память замечание Сергея Довлатова: «Л. Я. Гинзбург пишет: „Надо быть как все“. И даже настаивает: „Быть как все…“ Мне кажется, это и есть гордыня. Мы и есть как все. Самое удивительное, что и Толстой был как все».

Абдуллаева З. Вместе. «Я тоже хочу», режиссер Алексей Балабанов. // Искусство кино. 2012. № 10.