Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Человек в поношенной кожаной куртке и спортивной кофте сидит под стенами падающей колокольни. Вертит головой в шапке, поправляет длинным скрюченным пальцем съезжающие на гоголевский нос очки. Несколько раз косится в сторону портфеля, в котором, кажется, припрятан малек водки и написанный от руки сценарий. Говорит
Через пару минут со всех сторон набегут гримеры, костюмеры, ассистенты, «люди» — как их скептически величает Балабанов. Сгруппируются вокруг тела бестолковой кучкой.
Алексей Октябринович играет теперь на том поле, куда никому кроме него хода нет. И хоть он и повторяет, что кино — искусство коллективное, его команды адресованы скорее
Деревня Еськи Бежецкого района, постапокалиптическое селение о двух столбах, и
Столько жмуров у Балабанова еще не было: статисты и манекены, они разбросаны по сугробам как жуткий гарнир на картинах немецких экспрессионистов. От этих инферно никуда не деться и днем: бледными загримированными стайками они топчутся на кухне, на площадке и даже в церковном приделе, где на фоне полусмытых цветных фресок снимаются финальные сцены. Не узнав в спотыкающемся рядом, упакованном в гипс человеке режиссера «Брата» и
У Бога в балабановском сценарии своя поляна и он пасет ее без перерыва на обед. Непрезентабельная с виду колокольня, накренившаяся не хуже Пизанской башни (жители Шексны могли бы подняться на печати аналогичных открыток) функционирует как социальный лифт: хороших берет, не определившихся отправляет погулять еще. Оделив каждого из героев по справедливости, Балабанов и себя не обидел. Он появится в фильме всего на несколько минут в эпизодической роли, но эти минуты напишут эпилог к истории самых серьезных режиссерских амбиций. Увидев, как изъеденный болезнями Балабанов репетирует свое salto mortale, фон Триер перестал бы снимать кино. Потому что к искусству с его узким культом только самого себя этот подвиг покаяния, не вписывающийся ни в одну номинацию Каннского фестиваля, уже имеет мало отношения. «Я творю все новое» — мог бы вслед за другим пионером сказать Балабанов, если бы его диагноз себе был бы не так категоричен.
Сказать, что «Я тоже хочу» — кино очень личное, значит не сказать ничего. И дело даже не в том, что за макабрическими репликами маячит привет с Кармадона, а в роли отрока, указующего путь к мистической звоннице, Балабанов снял своего сына Петю, унаследовавшего характерную отцовскую пластику. Соединив почти нравоучительный финал с детским самодурством, густо прослоенным музыкой Лени Федорова, страсть рокера с объективностью проповедника, Балабанов взял последний форпост, за которым можно быть только серьезным. Серьезным, как дети. Как показывает русская история, нет ничего опаснее для «проклятого поэта».
Кажется, что на площадке все понимают, в какую игру они ввязались. Судя по тронутым энтузиазмом лицам актеров, они все готовы к тому, чтобы их забрали. Алиса Шитикова, играющая героиню, шляется по морозу с ободранными в кровь ногами, которые она поранила, бегая в чем мать родила по скользкому насту. Похожая скорее на студентку, свалившую с лекций на
Единственное, что беспокоит его
Чечот А. Позови меня, небо // Seance.ru. 2012. 15 марта.