Эверт Паязатян, сценарист: В 70-е годы мне как-то попался номер «Недели» с рассказом о колонии прокаженных где-то в районе Астрахани: вроде бы обычная деревня, люди живут нормальной жизнью-ловят рыбу, женятся, растят детей. И чем-то задела меня та статья, я ее вырезал, положил в свой архив. Потом вырезка затерялась, но я все равно время от времени вспоминал о ней. Почему? Сам не знаю. Не давало мне это покоя…
Прошло лет двадцать, и однажды (я тогда работал в Госкино России) ко мне пришел человек, назвавшийся Николаем Владимировичем Сивцевым-Доллу, положил на мой стол толстую книгу, попросил ее прочитать, и если мне понравится, найти автора, который согласился бы написать сценарий по какому-нибудь рассказу или повести. Объяснил, что это произведения поляка Вацлава Серошевского, который в конце XIX века был сослан в Якутию, а после окончания срока ссылки там осел, женился и стал писать о якутах.
Я пообещал показать книгу знакомым мне сценаристам, но вскоре понял, что обещание это было легкомысленным. Все, к кому обращался с этим предложением, подержав в руках увесистый том, спрашивали: «Кто возьмется за производство? А договор будет? А Госкино гарантирует поддержку?» И уж не знаю, как вышло, но я стал писать сценарий сам, не имея никаких перспектив, не общаясь ни с продюсерами, ни с режиссерами. Те, кто знал, чем я занят, смотрели на меня с удивлением (а возможно, и с сожалением). Оно и понятно: зачем тратить время? Что за автор такой-Серошевский? И почему Якутия? Интересно, что о статье в «Неделе» я вспомнил уже позже, когда сценарий был написан.
Чем заинтересовал меня «Предел скорби»? Я увидел в повести, основанной на реальном жизненном материале, чисто бытовом, этнографическом, возможности для создания философской притчи. Знаете, какой у нее был финал? Пришел медведь к прокаженным и всех съел. Точка. ‹…›
Сергей Сельянов, продюсер: Это не было притчей (чего я не люблю), и в то же время там были внятно предъявлены какие-то простые вещи-смерть, жизнь, любовь, боль-то, что всегда волнует художников. Была там и интересная фактура.
Я дал прочитать сценарий Балабанову. Алексею сам замысел понравился, но не понравилось то, что не понравилось, кстати, и мне-некие «поэтизмы». В сценарии Эрика они были вполне уместны, совершенно не резали глаз, но ни Балабанову, ни мне не хотелось придавать будущему фильму «красоту». И, поскольку сценарий был основан на книге, Балабанов просто взял и снова записал ее в виде сценария, почти не обращаясь к тому, что написал Паязатян, стараясь, чтобы все было проще и сильнее.
Возник не то чтобы конфликт, но мне пришлось говорить по этому поводу с Эриком, объясняя ему, что его сценарий-это экранизация, сама книга написана давно и никаких авторских проблем в связи с ней быть не может. Если режиссеру хочется что-то серьезно изменить-это, в данном случае, его безусловное право. ‹…›
Максим Беловолов, звукорежиссер: Я работал на фильмах Алексея Балабанова «Трофимъ», «Брат», «Брат-2», «Про уродов и людей», «Река», «Война». Каждый был по-своему интересен, каждый-особый мир. Объединяет их, в частности то, что Балабанов практически не снимает в декорациях, лишь в реальной обстановке. В этом есть свой резон, ведь каждое место имеет свойственную только ему энергетику. Оператору проще снимать юрту в павильоне, и актерам сниматься в таких условиях легче. Но сама история получится при этом совсем другой.
Чем для меня отличается «Река» от остальных фильмов? В первую очередь, тем, что снималась на якутском языке, который большей части съемочной группы был незнаком, нам приходилось постоянно сверяться с русским вариантом сценария. А Алексей Романов, второй режиссер (он сам из Якутии), следил за тем, чтобы актеры точно знали свой текст и не ошибались во время съемок. Фильм предполагалось показывать в Якутии, потом самим же якутским актерам было бы неловко за свои ошибки. ‹…›
Машин практически не было, тишина потрясающая: только людские голоса в районе съемочной площадки и гудение генератора, больше ничего. Камера у нас была относительно тихая, и потом мы пожалели, что не писали чистовую фонограмму, хотя, по большому счету, если добросовестно относиться к своим обязанностям, качественно черновая фонограмма от чистовой сильно отличаться не должна.
Чем сложны съемки с чистовым звуком? Они дороже-класс звукового оборудования выше и состав другой. Требуется больше отдачи и больше внимания от всей съемочной группы: например, соблюдение полной тишины на площадке. Да еще нашим актерам чистовой звук просто непривычен.
Сам Алексей любит переозвучивать, считает, что этим можно что-то улучшить, исправить то, что не получилось на съемочной площадке, и даже в какой-то мере изменить персонажей, для чего иногда приглашает на озвучание других актеров, которые и находят нужную интонацию.
Но в результате вся наша черновая фонограмма вошла в картину. Правда, не оттого, что она такого замечательного качества, а потому что не было возможности переозвучивать (и необходимости, наверное, тоже). Но, знай я заранее, что эта фонограмма будет использована как чистовая, я бы вешал актерам еще и «петлички» для подстраховки и для того, чтобы потом учитывать плановость. А так мы в основном писали все на «пушку». Но поскольку этот этап съемок преимущественно проходил в интерьерах, проблем особых не возникло. ‹…›
Тамара Фрид, художник-гример: В Кандалакше мы пробыли месяца два, но съемочных дней было не так много-около двадцати. Первый день был просто замечательным. Снимали якутскую деревню (ее специально выстроили). Красота необыкновенная: сопки, какое-то невероятное осеннее солнце, тепло. Якуты на массовку приехали с детьми.
Сначала все шло хорошо. Балабанов-человек мобильный, всегда быстро снимает, не любит растягивать. Мы выезжали рано, приезжали поздно, потому что почти не были связаны со светом-в основном действие происходило внутри юрты. Но после того как быстро сняли осеннюю часть, наступила полоса ожидания, что всех ужасно раздражало. Ждали снег, а его все не было.
Мы маялись. Маленькая гостиница в маленьком городке, ходить особо некуда. Сидели друг у друга в номере или по очереди играли в настольный теннис. Перечитали все книги, которые у нас были. Хотелось или домой, или работать. Уже начали сходить с ума, как, наконец, пошел снег. Только он покрыл землю, мы тут же начали снимать.
Работать с Балабановым всегда интересно. Не трудно, а именно интересно. Конечно, все бывает-иногда злюсь на него, иногда хочется его придушить, чтобы понять, чего же ему все-таки надо. Нередко он сам этого не знает, пока не увидит конкретного актера. А иногда приходится ходить за ним, теребить, нарочно предлагать то, что приведет его в ужас,-тогда он начнет объяснять, что в твоем решении его не устраивает, и ты поймешь, что на самом деле надо делать… В конце каждой картины я думаю, что больше работать с ним не буду. Но проходит время, и начинаю скучать по нему… ‹…›
В общем, работать было безумно интересно, хотя отойти на съемках нельзя было ни на секунду-то требуется налепить «проказу» на ноги, то какое-то уродство на руки. У меня были замечательные девчонки-ассистентки. Они с удовольствием вместе со мной делали «руки» без пальцев, босые изуродованные «ноги», которые потом наши актеры надевали, как перчатки или носки. Но, конечно, самый волнующий момент был связан с младенцем. У нас же декорацию построили на натуре, в ней было холодно, дуло со всех щелей, и нам не хотелось мучить живого ребенка, поэтому стали думать, из чего бы его сделать.
‹…› недавно рожденных детей на тот момент в Кандалакше было не так уж и много, либо они были крупными ‹…› удалось найти чудного мелкого ребеночка (ему было месяца четыре, но он выглядел новорожденным), и договориться с его родителями. Славная молодая мама такая. Они приезжали прямо к началу съемок.
Юрту внутри отапливали. Крошку до последнего момента держали в одеялах перед обогревателями. В кадре с ним работала наша маленькая талантливая актриса Маша Кычкина. Это были, пожалуй, самые напряженные съемки в моей жизни. Мы все очень нервничали и сердились на Лешу. У всех ведь есть дети, и мы знали, что такое крошечный ребенок.
Но это было потом, а сначала мы долго решали проблему, как изготовить маленький манекен. Хотели, чтобы он двигался понемногу на общем плане, а на крупном ровно на несколько секунд показали бы лицо настоящего младенца. Поехали в Подмосковье, в Институт протезов, где делают искусственные груди из материала, типа желе, склонили сотрудников к совершенно новой для них творческой задаче-создать искусственного ребенка, что оказалось довольно сложно, так как потребовалась специальная форма. Сергей Михайлович Сельянов пошел на то, чтобы оплатить все расходы по этому эксперименту. Увы, наши надежды не оправдались. Мы так волновались, когда ждали этого младенца, словно он по-настоящему должен родиться, а, когда его привезли, и все увидели, что получилось-это была просто катастрофа. Слезы, истерика. Леша тоже расстроился.
Ждать больше мы не могли и уехали в экспедицию… Хотя, думаю, если б мы остались в Институте и младенца стали доделывать в нашем присутствии, он точно получился бы. У меня, кстати, остались какие-то кусочки от него, я их периодически использую как элементы грима (пригодились они мне и на съемках «Реки»).
Ну, а результат вы знаете — решили снимать живого ребенка. ‹…› на «Реке» я впервые гримировала такого маленького ребенка. Малыш все переносил хорошо, и получился у нас маленьким новорожденным якутом-хотя родители, по-моему, русские-черненьким, щекастым.
Вот, это, пожалуй, были самые сложные съемки. ‹…›
Надежда Васильева, художник по костюмам: Сценарий «Реки» я читала в дневном поезде между Питером и Москвой. Мне его дал Балабанов, сказал, что Сельянов попросил у него совета-кто мог бы это снять? Я за час прочла, и все остальные четыре часа, пока мы ехали, плакала и думала, что если Леша снимет этот фильм, моя мечта, наконец, осуществится. Я люблю, когда зритель в кино плачет. Но сама на таких трогающих душу фильмах почти никогда не работала. Только на фильме «Про уродов и людей» чуть-чуть пострадала, а все остальные у меня были… как бы это сказать? Красивые, что ли,-модерн, костюмные драмы, комедии… Работа сама по себе была увлекательной, но надрыва душевного я при этом не испытывала. А мне хотелось отвлечься от своих костюмов, пожалеть героев, посочувствовать им, задуматься об их жизни. И потому «Река»-чувственная и правдивая-так дорога для меня. Ни на одном фильме я не работала с таким щемящим чувством любви и жалости к его героям. ‹…›
Группа у нас была сплоченной. Мы даже детей своих туда привезли, они играли недалеко от съемочной площадки. В лесу построили целый городок, все сделали для того, чтобы нам было удобно-поставили плиту, мы пекли блины, костры разжигали, картошку пекли. Пока не пошел снег, собирали ягоды и грибы. Потом лед на озере появился-такой прозрачный-прозрачный, подо льдом рыбы плавали. Их глушили бревном, варили уху. Снеговиков лепили. Якуты часто пели, у них великолепное горловое пение. Туйара потрясающе подражала птицам…
В общем, наша жизнь очень походила на ту, о которой мы снимали кино. И, если бы судьба-злодейка за нас так не взялась, то все было бы просто замечательно.
В тот день все шло, как обычно. Сняли. Стали садиться в машину. С нами села и Туйара. Единственный раз за все время мы посадили к себе Туйару, потому что она хотела посмотреть сериал. Обычно она ездила с остальными актерами в автобусе. Я же чуть было не села в автобус-меня об этом просил мой ребенок, которому нравилась якутская девочка Маша, он хотел ехать вместе с ней. Но мы торопились в гостиницу-надо было готовиться к следующей съемке-поэтому по привычке вскочили в джип и поехали. <…>
Когда после аварии прошло уже довольно много времени, сын меня спросил: «Почему Туйара открыла дверь и выпрыгнула из машины?» Было ли так на самом деле? Не знаю. Никто этого не видел, мы сразу потеряли сознание. Знаете, как бывает? Голова кружится, как в невесомости, и ты отключаешься. Но, может, он действительно видел, как Туйара, пытаясь спастись, выскочила из машины…
«Река»: от истока до устья [Подготовила Тамара Сергеева] // Киноведческие записки. 2003. № 63.