Тамара Сергеева: Я не раз слышала-вы называете «Реку» продуктом. Она в вашем понимании не является фильмом?

Алексей Балабанов: Конечно, это не фильм. Сняли чуть больше трети.

Т. С.: Что не помешало Вам смонтировать вполне целостную историю.

А. Б.: Да нет там целостности! Для Вас целостность, а для меня-нет, потому что я знаю, что было задумано. Это когда фильм готов, ты забываешь о том, что хотел изначально. Впрочем… По большому счету в кино в принципе невозможно достичь задуманного. Ты же картинками мыслил, когда писал сценарий, а потом начинаешь снимать, и приходится подстраиваться под то, что тебя окружает.

Т. С.: Чем привлек Вас сценарий Паязатяна?

А. Б.: Не знаю я… Понравилась сама история. Сельянов дал мне сценарий и спросил: «Как ты думаешь, кто мог бы это снять?» Я прочитал и решил, что сделаю сам. Потом прочитал книжку и сценарий сильно переделал, вернее, даже написал его заново уже по самой книжке, хотя какие-то интересные вещи у Паязатяна взял, например его финал с ребенком, уплывающим в лодке. Это он придумал. У Серошевского девочка осталась в юрте, медведь ходил, ходил вокруг, разгреб бревна, залез в юрту и съел ее. Вот и вся история. А Паязатян придумал такой оптимистический финал.

Т. С.: Считаете, что это оптимистический конец-ребенка уносит в море?

А. Б.: Ну, конечно. Не съел же его медведь! Открытый финал-он всегда открытый. Может, кто-нибудь поймает эту лодку… А вообще я никогда ничего не объясняю. Пусть каждый додумывает сам.

Т. С.: Работать над сценарием стали сразу, или он у Вас какое-то время ждал своей очереди?

А. Б.: Сразу. И осенью мы уже поехали на съемки, сняли осеннюю натуру, стали ждать зиму (собирались снимать, как Анчик вместе с Петручаном приходит к прокаженным). На следующий год запланировали летние эпизоды-жизнь Мергень на острове, первый поход Анчик к князю. ‹…›

Т. С.: Совсем потом не допускали импровизации?

А. Б.: Бывают какие-то вещи, которые зависят от ситуации, сложившейся непосредственно на съемке. Например, эпизод с ребенком. Уже не помню, что, но наверняка по ходу что-то изменяли. Живой же ребенок, как с ним распланируешь? Положить его надо там, откуда он не упадет, и туда, где ему не будет холодно.

Т. С.: Но саму концепцию фильма Вы не меняете?

А. Б.: Не меняю. Существует режиссерский сценарий, если его менять-то так целый год можно снимать.

Т. С.: Когда говорят: русский характер, немецкий характер,-мы все понимаем, что стоит за этими словами. А что особенного Вы увидели в якутском характере?

А. Б.: Начнем с того, что в конце XIX века (время действия романа Серошевского) якуты были примитивным, необразованным народом, что не мешало им к чукчам и эвенкам относиться презрительно-те, мол, простые пастухи, рыболовы, охотники, а мы-скотоводы, потомки Чингисхана, тюрки. У них очень развито чувство собственного достоинства.

Причем сто лет назад все они поголовно были христианами. Православные церкви до сих пор стоят в Якутске, хотя сами якуты в последние годы вернулись к шаманизму, согласно которому есть нижний мир, есть верхний и есть срединный. Срединный мир-это, собственно, наша земная жизнь.

Т. С.: Насколько история, написанная Серошевским, правдива?

А. Б.: Серошевский ничего не придумал. Правда, сами якуты говорят, что прокаженных было не так много, чтобы о них делать фильм. Но действительно, в Якутии были эпидемии проказы. Какое-то время люди держались, а потом стали отселять заболевших в такие вот деревеньки-лепрозории, запрещая им приходить в свои селения. Прокаженные жили, как могли.

Мне очень жаль, что мы не успели снять эпизод со слепыми. В книжке есть хороший эпизод про то, как Анчик вместе с Бытерхай пошла в первый поход к князю. По пути они встретили семью слепых, которые разрешили им переночевать в своем жилье около входа, нарушив этим закон: прокаженным нельзя заходить в дом. Наутро слепой мальчик повел Анчик и девочку в деревню, разговаривая с ними так, как будто он абсолютно все видит: «Я здесь все знаю, каждый кустик». Такой жизнерадостный мальчишка. Он их вел, вел, а в результате они заблудились… Предполагалось этот эпизод снимать летом, но, так как до него было еще полгода, я даже актеров на роли слепых не утвердил… ‹…›

Т. С.: Не расскажете немного о своих ребятах?

А. Б.: Астахов очень хороший оператор, технически здорово подкован. Во-первых, самый быстрый из всех, кого знаю. Впрочем, вся наша команда такая, никто не сидит и не ищет вдохновения-12 часов (это наша стандартная смена, но иногда, случается, и задерживаемся) работают точно, жестко. Во-вторых, Астахову ничего объяснять не надо-мы понимаем друг друга с полуслова, немонтажные кадры он просто не снимет. И меня поправить может. Придумаю что-нибудь, а он скажет: «Давай лучше вот так сделаем». Смотрю-действительно, так будет лучше. Да и сам он по ходу сцены много чего предлагает.

Паша Пархоменко тоже в «Реке» какие-то вещи придумал. Это была его идея-натянуть сеть в эпизоде, где Джанга рассказывал сказку. Мне понравилось. И в «Войне» он построил хорошую декорацию. Паша-гениальный художник. Если согласится-буду только с ним работать. А по характеру Паша-человек замкнутый. На площадке молчит, ни с кем не общается. Трудоголик. Все время что-то делает, вырезает или что-нибудь еще мастерит. Вина не пьет, табак не курит.

И Максим Беловолов-особенный человек. Самый лучший звукооператор. Зануда страшный -всю кровь у тебя выпьет, но звук сделает отличный. Пишет в сорок раз больше того, чем нужно и что положено по нормативам. Все время куда-то ходит-смена давно уже закончилась, а он все сидит со своим микрофоном где-нибудь в лесу.

Тамара Фрид, наш художник-гример, тоже такая дотошная, въедливая, старательная. И человек хороший. Да плохих людей у меня вообще нет. Не говорю уже о Марине Липартия.

Т. С.: Тоже такая трагическая судьба-выжить в той страшной аварии и через два года погибнуть в Кармадоне…

А. Б.: Как руку мне отрубили, даже не знаю, как дальше буду работать без нее… Я делал с ней все свои картины, начиная с «Замка», где она была ассистентом монтажера. На «Брате» Марина была уже монтажером. А на «Брата-2» я ее взял ассистентом, фактически вторым режиссером. На площадке она и подсказать что-то могла, и следила за всем. Помогала нужный материал искать, в Интернете что-то смотрела, в библиотеки меня водила. Да что говорить… Родной человек, почти член семьи…

Ей было всего тридцать. Самый преданный кинематографу человек, у нее и личной жизни-то не было. Только кино. Когда Бодров попросил ее помочь ему, она охотно согласилась. У Бодрова снимались артисты из Осетинского конного театра, которые в «Войне» чеченских боевиков играли, и ей хотелось с ними встретиться, говорила: «Ребят увижу». И вот как получилось.

В той аварии в Кандалакше у Марины был тяжелый ушиб головного мозга, она долго лежала в больнице. Вместе с ее мамой за ней ухаживала и Таня Шелест, которая потом вместе с Мариной тоже поехала в Осетию. Поехал туда и Карташов, который был у меня художником на «Замке» и на «Брате». Он «Сестры» отработал, и Сережа его опять взял. Да много в Кармадоне наших ребят осталось…

Балабанов А. «Река»: от истока до устья [Интервью Тамары Сергеевой] // Киноведческие записки. 2003. № 63.