Александр Трошин: «Мне не больно», — предупредил с порога Алексей Балабанов и не обманул. Мелодрама (с отзвуками Ремарка и Верди), которую перед нами с безупречным мастерством разыграли, действительно не царапает ни на йоту, хотя тут и роковая страсть, и разлука, и смертельная болезнь, и потеря. Не роман, а… роман-с. Все слегка маскарадно, с налетом притворства. Недаром лирический герой — дизайнер, декоратор. Отсюда же — органически стилизованная Литвинова (кстати сказать, в этом жанровом рисунке очаровательная), отсюда же Маковецкий и Михалков. В общем, для эпохи обезболивающих стилизаций неплохо.

Игорь Манцов: Три четверти картины — это бестолковая фабула, это назойливый перебор клишированных ситуаций. А зато последняя четверть — пауза, чистая длительность. Ритмический барабан, суета сует — сначала, стерильная экзистенция — в конце. Вот этот темпоритмический сдвиг сделан Балабановым очень хорошо, в сущности, гениально! Этот фильм, как и положено всякому настоящему фильму, раскрывает свои ключевые смыслы во времени просмотра, как музыка. Многие ведутся на фабулу, потому что мыслят посредством статичных клише литературного происхождения. По-моему, безукоризненно умный шедевр.

Михаил Трофименков: Алексей Балабанов напоминает здесь великих американских мастеров «категории Б». Они наполняли железобетонные жанровые стандарты, к которым относились со всем уважением профессионалов, своим дыханием, скорее тяжелым, чем легким. Превращали «трехкопеечные» мелодрамы в трагедии, смешивали неистребимый романтизм с горьким, циничным знанием того, что «все мы — несчастные сукины дети». Конечно, это жанровое кино, этакая «Дама с камелиями», но и гибрид жанров получился в итоге совершенно авторский: мелодрама, большую часть которой смеешься, да еще и отравленная воздухом современной России.

Станислав Зельвенский: Кино вроде как беззащитное, но при том обезоруживающее. Понятно, что такие сюжеты сегодня снимать нельзя, потому что нельзя. Понятно, что стремление Балабанова из каждого плевка делать энциклопедию русской жизни выглядит нелепо. Понятно, что если в фильме лучшая реплика звучит как «где моя копна?», с ним что-то не в порядке. Понятно, что мне тоже не больно. И вместе с тем, Балабанов знает какую-то такую пронзительную, прозрачную ноту, которая звучит в голове параллельно с фильмом (или даже перпендикулярно) — и плакать хочется не потому, что какая-то клуша помирает, а просто от несовершенства мира. Большой режиссер, что тут скажешь.

Сеансу отвечают: Мне не больно // Сеанс. 2006. № 29–30.