Я не считаю фильм ни абсурдным, ни чернушным, ‹…› я так «въехал» в материал, что он мне кажется даже лирическим, светлым. Конечно, у нас черно-белое кино, снимали подворотни, подвалы, разрушающиеся дома, но ведь грязи как таковой нет. Есть чувства, есть человеческие потери. Самая главная мысль фильма, которую я для себя определил — тянется человек к другому человеку, а он ему не нужен, потом ситуация повторяется, только уже наоборот.

Это жизнь, потерянность наша. Если все вокруг тухнет, сыплется, валится, то вместе с окружающим миром начинает разлагаться душа. А что такое душа? Это ты сам, только без беса в голове.

Еще говорят, что герои в фильме, мол, ущербны, больны. Не стоит так рассуждать, здоровых-то рядом много ли?

Когда я сценарий прочел, честно сказал режиссеру: «Слушай, Леша, ничего не понял. Но он меня чем-то пронял». В работе над фильмом от непонимания пришел к тому, что с полуслова стал все замыслы Алексея схватывать. И мне «изнутри» картина не представляется абсурдной, все оправданно, логично, концы с концами связываются.

Леша Балабанов — он талантливый очень, дотошный, даже занудливый, когда хочет снять «свое» кино. Ему говорят: «Ты посмотри, какая жизнь-то на дворе», а для него все не важно, он настырно делал свое дело. Так и надо начинать! И он не навязывает зрителю своих взглядов. Его принцип — смотри и воспринимай как хочешь и как можешь и выводы делай свои.

А работалось тяжело, я ведь человек энергетический, импульсивный, а он не давал моим эмоциям выплескиваться, загонял во внутрь. Энергия копилась в животе и кипела как ядерный реактор. После каждого съемочного дня хотелось выскочить на Невский, поблажить песни, или, придя домой, разрыдаться.

И все равно получил колоссальное удовлетворение — таким себя никогда не чувствовал, не видел, такой роли никогда больше не получу. Смотрел на экран, и было хорошо от того, что себя не узнавал. «Счастливые дни» для меня — тоже наука.

Сухоруков В. Моё дело — «в шляпе» // Кадр. 1991. № 9.