«Брат» — боевик про нашу криминальную жизнь, но… какой она видится новопитерскому интеллектуалу. Не будучи, как балабановская новелла «Трофим» в альманахе «Прибытие поезда», жанровой стилизацией, этот фильм независимо от публичных заявлений автора имеет смысл рассматривать в координатах жанра как такового, то есть масскульта. Что, как известно, означает внятно рассказанную историю, рассчитанную на активное сопереживание, сильного (и, разумеется, положительного) героя, прямые авторские оценки, неотвратимый — сквозь зигзаги сюжета — хэппи энд и т. д. Все эти требования Балабановым, кажется, выполнены. Отсутствует также излишняя рефлексия и нет вопросов — одни ответы, как и полагается в жанровом кино.
Однако ответы оказались столь идеологически и концептуально определенными, что фильм, лишенный в своей основе больших амбиций, вдруг стал чуть ли не манифестом нашего новейшего кинематографа (ситуация нынешней идейной и эстетической пустыни не оправдывает явно завышенных оценок). Манифестом, который встречен многими изданиями с восторгом. Декабрьский «Кино Парк»: персонаж Сергея Бодрова-младшего «признали новым национальным героем… Произошло то, чего так ждали от кино: имя главного героя стало нарицательным. Появилось „лицо“ у целой армии молодых людей, пытающихся найти себя в большом городе». И от этого, честно говоря, тошно.
В жизнеподобную ткань картины вплетены будто само собой разумеющиеся всенародно любимые сентенции: «Черные с пушками — звери», «Оборзел, татарин», «Не брат я тебе, гнида черножопая», «Евреев я как-то не очень»… Используя уже опробованное обаяние Сергея Бодрова, обласканного и задушенного после «Пленника» премиями, которые удостоверяют его актерскую профпригодность, Балабанов заставляет своих молодых зрителей идентифицироваться с этим персонажем, именно его нагружая посконными мифологемами: «Теперь русских душат, значит, знают, что слабые мы сейчас», «Скоро вашей Америке кирдык»… Наверное, подумал я, Балабанов, считая себя кафковедом, «народу» с презрением оставляет темные и дикие откровения. Режиссер вроде бы уверяет меня, что бытовой, то есть естественный, как икота, шовинизм есть непременная черта русского человека вообще и современного в частности. Очень может быть, что автору так кажется. Но я — вовсе не сторонник политкорректности в кино (в метро я за нее) — отказываюсь в это верить и (тем более) принимать сей «реализм», «натурализм» и все его квазиобобщения. Хотя бы из-за их настойчивой тенденциозности.
Какой приятный парень — герой. Чистым взором и с искусствоведческим прищуром он обозревает изумительные постройки Воронихина и Растрелли. Ну, а если убивает каких-то там людей (причем, не «черножопых»), так ведь потому только, что они — плохие. К тому же русских, особенно родственников, притесняют, потому и мстит он почти как… чеченец.
Брат киллера, персонаж Бодрова-младшего, убивает не ради денег. Просто попросили — он не отказал. Поклонник «Наутилуса…», он — убийца поневоле, вроде как невольник чести. Поэтому раздаются глубокомысленные голоса: он не аморальный, а внеморальный. Немножко Кандид, но и одновременно оснащенный обыкновенным боевым опытом российский дембель. Все они, как и мы, остальные, сегодня, в сущности, «братки». ‹…›
Бодров бродит по Питеру, как студент по дороге в читалку. Ну, замочил кого-то с равнодушием профессионала, зато в следующем кадре он со смущенной улыбкой расспрашивает продавщицу о новом альбоме Бутусова. Хорошо еще, что не Талькова или кого-то поновее в этом роде. С другой стороны, обещал пощадить — и не застрелил.
При том, что он повторяет: отсидел войну в штабе писарем, — он демонстрирует хватку отнюдь не штабной крысы. И его бесспорный профессионализм (из бутылки сделать глушитель, запал из спичечных коробков) работает на психологическую притягательность боевика, а не искусствоведа в штатском Бодрова. Но, в отличие от стукача, киллер для нашего зрителя (критика) сегодня — фигура романтическая. Конечно, после «Взгляда», ведущим которого стал Бодров, после раскрутки в прессе этот герой-персонаж обязан был вырваться в кумиры девочек, тоскующих по нашим, а не американским романтическим гангстерам. По ходу дела он заводит роман с вагоновожатой (как замечательно снимал Балабанов трамваи с эксцентричными пассажирами в «Счастливых днях»), отказавшей ему, обаятельному убийце, и отплатившей таким образом за свой животный страх.
В «Кавказском пленнике» Бодров своей пленительной естественностью обыграл профи Меньшикова, которому, надо признать, не хватило драматургии. Но теперь его тогдашний одноразовый дилетантизм лишился выгодного фона. Оказавшись без контрагента (картинки Питера таким фоном считать все же не решаешься), Бодров получил репутацию звезды. Звезды, которой в этой стране внемлет множество опустошенных, вернее, ценностно незаполненных молодых людей. Сейчас Бодрову на ТВ предлагают изображать еще более положительного героя. А он другим-то и не был, судя по унизительной зрительско-критической реакции.
«Брат», как и подавляющее множество наших фильмов-побратимов, заполнен грязью, разрухой, загаженными коммуналками, беззубыми стариками, уродливыми испитыми женщинами, незаработанными деньгами, вечным насилием. Тут уже не пресловутая «чернуха». Тут социалистический реализм наоборот, не в привычных, а перевернутых декорациях. Даже если его снимали на натуре! Надоело напоминать, что от Тарантино до Бойла и Кассовица пристальное изображение «социального дна» эстетически откомментировано, не говоря о такой мелочи, как позиция режиссера. Но собственно эстетические критерии в нашем кино вроде бы в последние годы отменены. Мне говорят: не до жиру. Сейчас лишь бы снимать. «Лишь бы не было войны». ‹…›
Можно было бы (хотелось бы) не уделять столько времени этой проходной работе талантливого человека, если бы весь нынешний сезон «Брат» не исполнял роль национального лидера (главный приз «Кинотавра», официальная программа Каннского фестиваля, десятки более скромных номинаций). Любое русское кино расхватывается с жаром, а «Брат» это или «Шизофрения», изголодавшемуся по русскому продукту потребителю до фени. Если бы зарубежный киноистеблишмент (хотя это как раз понятно) не рукоплескал (сам видел в Канне) этой версии рассказа об «очень опасной стране с непредсказуемыми обитателями», если бы Алексей Балабанов не уверял повсюду, что его высказывание о норме морального попустительства востребовано молодыми людьми, если бы сам Бодров не объявлял бандитские ценности «странными», «другими», «новыми», «в социальном смысле точным попаданием» — я никогда не стал бы говорить об этой картине. В гипотетическом «Брате-2» — дает интервью ведущий программы «Взгляд» — «у него уже не было бы обреза: было бы оружие с оптическим прицелом. Но скорее всего… скорее всего у него просто не будет необходимости убивать самому».
Дондурей Д. «Не брат я тебе, гнида…» // Искусство кино. 1998. № 2.