Алексеев И.: Твой герой много стреляет, иногда занимается любовью и без конца слушает музыку «Наутилуса». Это явно больше, чем музыка, это подано режиссером как нечто, ради чего стоит жить. А сам ты действительно придаешь отечественной рок-музыке такое значение?
Сергей Бодров: Мой герой — да, придает. Он вообще многим вещам придает смысл… другой. Это «другой» герой. Его восприятие жизни не совсем традиционное. И музыку он слушает не так, как слушаем мы с тобой. Хотя что касается «Наутилуса», то для меня это действительно культовая группа, это связано с ностальгически-ассоциативными штуками. Я помню это время, эти магнитофоны, эти кассетки, альбом их самый популярный… «Невидимка», что ли. И потом, я думаю, что это действительно хорошая музыка.
А. И.: А сейчас ты что слушаешь?
С. Б.: Самую разную музыку. От настроения все зависит. Мне нравится проехаться по Лос-Анджелесу в темных очках в открытой машине и врубить рэп какой-нибудь на полную катушку, слушать его и смотреть на пальмы. Где-нибудь на даче под елкой с чайком лучше идет русская песня… Или, скажем, в итальянском поезде. Классику приятно слушать утром, на море…
А. И.: Ты сказал, что герой «Брата» осознает все «иначе». Как?
С. Б.: Это не манера поведения. Это что-то большее… Я не знаю, новый он герой или что-то в этом роде… Я думаю, что он должен нравиться. Я сам к нему сложно отношусь,
А. И.: Но вот он палит без конца, слушает музыку и палит. Люди, снимающие насилие, знают, как это легко — применить оружие в жизни… С каким чувством ты нажимал на курок?
С. Б.: Это интересная штука. А почему не спрашивают у Шварценеггера, у Брюса Уиллиса, которые стреляют гораздо больше? Там пальба — элемент условной игры. И весь фильм строится из этих элементов: фабулы, сюжета, пальбы, девушки, любви, счастливого конца… Почему здесь это вызывает столько вопросов? На эти вопросы Балабанов и рассчитывал. Наверное, он хотел сделать что-то странное.
А. И.: Там герой борется со злом или защищает президента…
С. Б.: Ну, у моего героя тоже можно найти какие-то причины. Но если о чувстве, с которым ты стреляешь в кадре… Один раз я нажимал курок, и был выстрел дуплетом в комнате по людям, по Павлу Евграфовичу. Вылетели два пыжа и Павлу Евграфовичу попали по ногам, так что у него были две большие раны. Чуть выше попало бы — и он был бы калекой. Понимаешь, что из этой штуки вылетают неприятности большие. А с другой стороны, это тонкие вещи… Это всё на грани подсознательного, потому что наверняка где-то у каждого существует тяга к оружию, любовь к оружию. И если даже не подсознательное желание убить, то способность к агрессии. Мы много с Балабановым говорили — о природе страха, о природе оружия, о том, что человек идет по темной улице, но у него есть в кармане пистолет и он чувствует себя защищенным и способным к агрессии. И как оружие меняет человека, как его меняет страх… Это веши, о которых говорить не принято, но они такие — серьезные, опасные. ‹…›
А. И.: Твой герой говорит, что не любит евреев, обзывает кавказцев, а американцам с французами прочит скорую гибель. Он говорит французу, которого принимает за американца: скоро всей вашей Америке кирдык. Это, пожалуй, первое в наше время такого рода кинозаявление, — разумеется, из числа тех, на которые вообще стоит обращать внимание. Тебе не кажется, что ты можешь оказаться символом квасного патриотизма в его новом варианте?
С. Б.: Я обсуждал с Балабановым один из этих эпизодов. Те-то два, с евреями и французами, — скорее забавные. Не надо придавать им слишком большого значения. А с кавказцем… Как-то не хотелось произносить слова «гнида черножопая». Но особенного спора не было, потому что это же не я говорю, а мой герой. Тот, кого придумал Балабанов. Этот человек может показаться симпатичным, злодеем, Робином Гудом… Наверное, для Леши важно, что это русский герой. Потому что сейчас происходит такое, я бы сказал, легкое движение национального самосознания.
А. И.: Вот как ты это называешь!
С. Б.: Мы же русские… Когда мы смотрели хоккей в семидесятые, за кого болели? За русских. Был нормальный патриотизм. Это было внутри людей, а не по разнарядке сверху спущено. Разнарядки-то как раз всё убивали… Это естественное состояние человека, связанного с какой-то нацией и страной. Если я смотрю футбол, то болею за наших. Но вот что интересно: на просмотре в Москве были поклонники Бутусова, и на словах «скоро всей вашей Америке кирдык» разразился гром аплодисментов. Меня это поразило. Бывает такое: сказал человек, и все радуются. Об этом тоже не принято говорить. Здесь есть момент провокационности. Балабанов, например, ненавидит понятие «политкорректности». Он в душе хулиган, и в молодости был, и сейчас… И мне это тоже симпатично. Я никогда бы в жизни не назвал кавказца «гнида черножопая». Это все условность, игра. Киношка.
Алексеев И. Брат [Интервью с Сергеем Бодровым] // Матадор. 1997. № 4.