«Мне не больно»: Внезапно навсегда
Юрий Сапрыкин — о мелодраме, молодости и ремонте.
Проходные фильмы (книги, альбомы и так далее) есть у всех, это естественный закон — от растерянности ли, творческого ли кризиса, или просто оттого, что надо сделать передышку между двумя подходами к тяжелому весу — иногда можно позволить себе выстрелить не из всех орудий сразу или чуть-чуть мимо цели. Год назад были инфернально-комические «Жмурки», до этого — катастрофа с «Рекой», впереди нисхождение в ад «Груза 200»; что ж, можно выдохнуть. «Мне не больно» по всем показателям — самый легкий и необязательный фильм Балабанова; упражнение в жанре, который в России традиционно разыгрывают, не включая головы, — этакая субботняя мелодрама на канале «Россия»; камерная история про внезапную любовь и вечную разлуку. Но в результате самое необязательное становится самым неотменимым; это как мелодия из «Агаты Кристи», проходящая через весь фильм, — вроде бы безделица, среднее арифметическое всей постсоветской попсы — но попробуй выкинь ее из головы.
Балабанов — как не без оснований принято считать — это всегда про Россию, про самую глубинную, неуловимую ее суть; в этом смысле «Мне не больно» — это какой-то другой Балабанов, не про хтонь и не про глубь; вообще, от смены географических координат геометрия этой архетипической лав-стори не сильно изменилась бы. «Мне не больно» относится скорее не к стране с ее тяжело артикулируемой жизненной матрицей — а к городу с его неповторимым цветом стен. Это история очень про Питер — который на каком-то сущностном уровне далеко не то же самое, что Санкт-Петербург или Ленинград. Это место, где вечно требуется ремонт, где гаснет на ветру зажигалка, где трудно (а чаще всего и незачем) подобрать нужные слова, где легко намутить вписку и еще легче попасть под замес. Это не взаправдашний город — а скорее миф о городе, во многом созданный постперестроечным питерским кино: герои Яценко и Дюжева бродят по тем же воображаемым улицам, где ищут морячка в «Маме, не горюй». Этот город узнаваемо расположен во времени — несмотря на хайтековскую машину Литвиновой, это кинематографические девяностые с братками, презентациями и общей бесприютностью. Это город, где счастье или гибель поджидают в каждой подворотне, — и время, которое балансирует на грани между жизнью и смертью.
Если бы у фильмов Балабанова был возраст, «Мне не больно» был бы самым юным из них: дело не в том, что фильм «о молодых» и тем более не в том, что он «для молодых»; Балабанову удалось поймать какую-то универсальную формулу молодости — которая идеально совпадает с местом и временем, где разворачивается сюжет. Нет дома — вернее, он везде, в любой квартире, где тебя готовы приютить, и на каждом речном трамвайчике, куда можно завернуть с бутылкой коньяка в кармане. Нет обязанностей — точнее, они быстро появляются и легко исчезают: эскизы и чертежи любого ремонта делаются мгновенно, а строить долгосрочные планы не на чем, да и незачем. Нет долгов, кредитов, связей, должностных инструкций — и любые житейские проблемы решаются на раз и на слабо: выпьешь? поменяем отопление.
Молодость — это как драка, до первой крови: история любви здесь оборачивается историей взросления. В треугольник Яценко-Литвинова-Михалков — живые аллегории невинности, опыта и власти — вторгаются силы, против которых нет приема: любовь сильнее смерти, или наоборот, — вопрос открытый, но вместе они определенно сильнее всего остального — невинности, опыта, власти. Пока тебе легко пьется и весело поется, и ты бежишь по улицам (то ли от опасности, то ли за удачей, то ли просто потому что зябко) и толкаешь случайных прохожих, и никому ни секундочки не больно — в твою жизнь незаметно вторгаются силы непонятной природы, которые наложат на тебя, безответственного, самую тяжелую ответственность и грозят тебе, ничего не имеющему, самой страшной потерей. Молодость заканчивается, когда судьба вынимает из тебя самый важный кусок жизни, — и от этого уже никуда не убежишь, и остается в лучшем случае, как учит врач в исполнении Маковецкого, найти своих и успокоиться. Будет больно. Очень. Но пока еще нет. Пока еще все живы — и все молоды.
«Мне не больно» останется воспоминанием об этом счастливом времени, теперь уже в самом житейском смысле.