Выходит Кручинина [Клавдия Половикова], и спектакль [«Без вины виноватые» 1928. Студия Малого театра] начинает идти по-другому.
Кручинину навестил один из видных людей в губернии — Муров, узнавший в известной актрисе свою бывшую возлюбленную, которую когда-то бросил. "Здесь нет Любы, есть Елена Ивановна Кручинина«,— отвечала актриса Мурову, и наплывом, воспоминанием, шла сцена первого акта пьесы встреча Любови Отрадиной с Муровым. Это был современный прием киномонтажа. ‹…›
Кручинина — победа К. Половиковой! Ведь вместе с Кавериным она отбросила традиции играть страдающую мать в вечном черном платье; чудесная актриса, приносящая зрителям праздник, еще молодая элегантная женщина, не отказывающаяся от бокала шампанского — это звучало вызовом всем канонам трактовки образа. ‹…›
Мне не нравилось, что в постановке «Дворянского гнезда» много шума и патетической музыки, у Тургенева в романе тихая трагедия, много раз подчеркивается «тихий разговор»; мне не понравилось слишком красивое живописное озеро, то, что сперва мы видели стилизованные «гравюры» застывших в красивых позах героев, потом изысканные картинки оживали. Много красоты! Лучшим в спектакле стала тишина, не подумайте, что это каламбур. Когда Лиза после разлуки с Лаврецким молча сидит на стуле, как-то боком, неудобно, неестественность ее позы не замечается — у нее внутри все переломано. К ней подходит Марфа Тимофеевна (прекрасная артистка Л. Орлова), молча опускается к ее ногам и неслышно молится. За душу хватает! Лемм приносит Лизе письмо от Лаврецкого — чудесная пауза у Половиковой; сперва надежда на счастье, она стремительно хватает письмо, но не читает. Прислоняется к порталу и долго стоит, не решаясь открыть его. Лиза прощается со своей комнатой, аскетизмом и строгостью напоминающей келью, трогает руками вещи, хочет в пальцах унести с собой память о доме, становится на колени, тихо молится, уходя из этого мира. Все же, должен признаться, Половикова играла хорошо, хоть сначала я на нее не мог глядеть!
‹…› Клавдию Михайловну Половикову я почти не знал, видел лишь в каверинских спектаклях. Пожалуй, она наиболее «из Малого театра» и поменьше — из каверинского. Кручинину она играла великолепно, с открытой покоряющей эмоциональностью. «Где мой сын?» — она не спрашивала у Мурова, даже не требовала, а уничтожала предателя, изменника, казнила криком из глубины сердца! Замечательно! Ее Юдифь в «Уриэле» подтвердила, что на смену легендарным академическим звездам появилась актриса, сумеющая достойно их заменить и вступить в соревнование с героинями Малого и Художественного театров. Мне не хватало у Половиковой каверинской тонкой иронии, второго плана, озорства, хотя в жизни она достаточно проявляла характер в самых неожиданных ракурсах.
Половикова, перейдя в Театр Революции, где необдуманно заменила Бабанову — Джульетту, поняла, что ей лучше уходить в другой театр. Побывала она и в киевском Театре имени Леси Украинки и, наконец, обосновалась в московском Театре имени Ленсовета, очень мною любимом, о котором расскажу позже, — где прекрасно сыграла Марию Стюарт и не очень удачно — не хватило юмора! — Лисистрату в композиции по аристофановским феминистским пьесам.
И вот тут-то нежданно-негаданно моя судьба начинающего режиссера, еще не окончившего институт, переплелась с судьбой премьерши окраинного театра.
Голубовский Б. Большие маленькие театры. М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1998.