Я думаю, что фильм надо делать для себя. Большое счастье, когда он вдруг становится интересен другим. Но, если вы будете делать для всех, всегда будет видно, что это неправда. Потому что вы начинаете либо заигрывать, либо делать то, что вам не свойственно. Вы просто теряете свой голос. Тут уже проблема нашего голоса — насколько он может быть услышан и насколько он интересен, но менять его нельзя.

Создавать что-то искусственно — значит, заниматься ерундой. Надо говорить и рассказывать о том, о чем тебе хочется, а не пытаться разгадать формулу успеха.

Сначала придумывается сама история, которая вас волнует, она вам почему-то близка. А дальше вам нужно стать хорошим рассказчиком, то есть классным ремесленником, человеком, который способен забыть про себя, про свои эмоции. Стать расчетливым, хитрым и ловким, чтобы вашу, такую для вас важную историю рассказать интересно. И в этот момент просто необходимо представлять себе, как эти эмоции, эти смыслы будут восприниматься. Ты становишься охотником за зрительским вниманием.

На съемках же я себя чувствую просто прорабом, человеком, который заставляет других работать. И эти шестьдесят человек должны работать так, чтобы в конце концов картинка из моей головы стала реальностью на пленке. ‹…› каждый съемочный день идеальный фильм рушится. Дай бог, если в какой-то день от него останется сорок процентов, это вообще будет отличный день. Что-то кажется интересным в поведении камеры, что-то в поведении актеров. Но это уводит в какую-то сторону.

У меня два любимых режиссера — Иоселиани и Данелия.

У первого есть манерность, у второго она отсутствует. Моя картина по стилю ближе Иоселиани, а мне хочется быть ближе Данелия. В этой манерности главный недостаток фильма, и я надеюсь, что мне удастся ее избежать в будущем. ‹…› какой-то реверанс искусствоведам, а этого не должно быть.

Мне всегда были интересны очаги гуманизма. Это, скажем, послевоенное французское и итальянское кино, которое как раз боролось со своими демонами. Это и сильнейшее американское кино после вьетнамской войны — абсолютное переосмысление себя, отцов и т. д. Причем к послевьетнамскому кино я отношу и «Звездные войны», и «Челюсти», потому что они соответствуют схеме «сильный — слабый». Похожая ситуация и с «High Noon» — это же фильм про маккартизм и про «охоту на ведьм»

За последнее время самым сильным для меня стало иранское кино, потому что более сильного гуманистического кино я не видел ни в Европе, ни в Азии — нигде. Это было настоящее открытие не только в плане искусства, но и своеобразного высказывания. Для меня всегда важно не только искусство, но и высказывание о мире, об окружающей нас жизни.

[У современности] есть что-то вроде детского разочарования. Вдруг выяснилось, что, скажем, Москва — это страшный город, или что мы нетерпимы к другим национальностям. Или вот это ощущение: когда ты видишь милиционера на улице и тебе, с одной стороны, и нестрашно, и хочется ему что-то сказать, а с другой стороны, думаешь, чем же это может для тебя обернуться.

Мне кажется ‹…› в каждом можно обнаружить ребенка. ‹…› убежден в том, что это лучший способ познать человека: найти в нем ребенка и отчетливо себе его представить. Восстановить. Реконструировать.

‹…› «объяснялово», то есть навязывание своих смыслов зрителю, вызывает у меня лично внутренний протест. Расставлять акценты проще, обострять ситуации легче, нежели вникать и выстраивать тихий ход вещей. Всегда несравненно более тонкий, нежели любая попытка его экранизировать. ‹…› Я не приемлю такое кино, где сначала придумываются смыслы, потом провоцируются ситуации, в которых они должны проявиться, потом для пущей драматизации все искусственно обостряется, а потом это искусственное обострение выдается за подлинную реальность.

‹…› «новая драма» так резко выделяется на кинематографическом ландшафте, потому что кино сегодня стало олимпиадой по придумыванию успешного проекта. ‹…› современное — это то, что очень скоро станет несовременным. Станет пыльным. ‹…› Мне кажется, самая большая проблема нашего современного российского кино в том, что оно пытается угадать, чего хочет зритель.

Некорректно сравнивать себя с Америкой или Индией, этими кинематографическими державами. Или с братьями Вайнштейнами. У нас рынок сбыта такой маленький, что мы просто не можем позволить себе вбухивать в него столько денег. Кино действительно было главным из искусств, потому что у него была колоссальная аудитория — избиратели, на которых надо влиять. Сейчас кино перестало быть интересным государству.

[Сейчас] люди начали всерьез относиться к жизни и происходящему вокруг жизни. В 90-е в кино погоду делало поколение ироничных. А сейчас они повзрослели и начинают пытаться серьезно разговаривать на какие-то темы. Кончилась диктатура «стеба», появилось то, что теперь называют «новой искренностью».

Я абсолютно уверен, что все разговоры про смерть кино — ерунда. Сейчас должно прийти новое поколение (вдруг оно придет?), потому что для этого создались в воздухе все условия: цензура, государство **** [надоело], ведет себя очень **** [плохо], не хочет и уже формулирует, что не хочет, давать деньги на авторское кино, и у режиссера остается очень узкий канал высказывания.

‹…› у меня накопилось огромное количество претензий не столько к Союзу кинематографистов или Михалкову, сколько к кинематографистам вообще. Посмотри, что происходит: киношники с каким-то огромным удовольствием, радостью и энтузиазмом бросились обслуживать государство. У меня создается такое впечатление, что обществом уже принято и зафиксировано, что госзаказ — это не просто нормально, но даже и хорошо. Сложилась гнилая и совершенно идиотская ситуация. Если говорить грубо, то роль интеллигенции, конечно, не в том чтобы устраивать революции. А в том, чтобы находиться в критическом диалоге с властью.

Когда люди думают о том, как сделать прибыльное кино, они начинают думать о политкорректности. Политкорректность сама по себе хороша, пока она не становится одной из составляющих коммерческого успеха или политических игр.

Мне кажется, пришло время совершать эмоциональные и бесполезные поступки: не подавать руку подлецу, говорить, не думая, как тебе это аукнется.

‹…› пока мы отмалчивались — столько всего произошло. И сейчас мне понятно, что молчать — это, может, и красиво, но очень непродуктивно.

Конечно, Союз [Кинематографистов] нужен. Казалось бы, зачем? Но вот у нас на глазах буквально в никуда исчезает Музей Кино. А потом журнал «Сеанс» закроют, «Искусство кино» закроют. Кто всем этим должен заниматься? По-моему, кинематографисты должны собираться вместе раз в несколько лет и, условно говоря, все должны дрожать, кто же получит эту «черную метку» — пост председателя СК. Потому что человек, ее получивший, должен из действующего кинематографиста стать заботливым завхозом.

В нашем кинообразовании все зависит от педагога. ‹…› проблема в том, что хорошие мастерские во ВГИКе, скорее, исключение, чем правило. Вторая проблема: техническое обеспечение. Просто откровенная бедность. Студенты все время ждут своих трех-пяти коробок пленки, как манны небесной. Теперь, правда, эта проблема стала менее острой, потому что появился видеоформат. ‹…› Я уверен, что сейчас в кинематограф будут приходить люди в обход ВГИКа. Потому что сегодня можно сидеть просто дома и самому учиться делать кино. Информационного голода тоже никакого нет. Кино становится сегодня более открытым, демократичным искусством. И это здорово, потому что обещает развитие.

Составлено по материалам:

Шавловский К. Время бесполезных поступков / Интервью
с Б. Хлебниковым// Séance.ru. 2010. 15 апреля.

Сеансу отвечают: Сюжеты и герои. Цензура политкорректности // Сеанс. 2004. № 19–20.

Сеансу отвечают: Сюжеты и герои. Современность на экране// Сеанс. 2004. № 19–20.

Сеансу отвечают: Чему должны научиться продюсеры у своих западных коллег? // Сеанс. 2012. № 51–52.

Шавловский К. «Нам надо успокоиться и просто заниматься искусством» / Круглый стол с Хлебниковым Б., Родионовым А., Лебедевым И. // Séance.ru. 2010. 30 сентября.

Аркус Л. Помимо и поверх / Интервью с Хлебниковым Б.// Сеанс. 2008. № 35–36.

Кувшинова М. Разговор с Борисом Хлебниковым о смене поколений в российском кино / Интервью с Хлебниковым Б.// Seance.ru. 2014. 10 июня.

Кошелева З. Инертные люди /Интервью с Хлебниковым Б.// Искусство кино. 2007. № 6.

Сеансу отвечают: Дебюты. Кинообразование// Сеанс. 2004. № 19–20. 

Иро В. Борис Хлебников: «Москвичи презрительно говорят, что народ пьет. Никто не задается вопросом, почему» / Интервью
с Б. Хлебниковым // Московский книжный журнал. 2011.