Важность «Стиляг» состоит даже не столько в собственно кинематографических достоинствах — хотя сомнительный с искусствоведческой точки зрения жанр «фильм-праздник», придуманный для продвижения картины, довольно точно отражает суть происходящего. Валерий Тодоровский всегда был «актерским» режиссером, умеющим добиться от своей группы максимума. Так что личное обаяние шумит с экрана прибоем — идет ли речь о Шагине или Гармаше, сыгравшем отца Мэлса, об Акиньшиной или строгой комсомолке Хиривской. Слово «мюзикл», которого стараются избегать на афишах, означает на деле звонкие музыкальные номера с джазовыми каверами на русский рок от Цоя и «Колибри» до «Ноля» и Бутусова, слово «комедия» — изящное, ненатужное чувство юмора, а слово «драма» — умение резкими условными штрихами накидать перед героем выбор, от которого и вправду зависит судьба. Какое-то даже животное удовольствие от этого гарантировано.

Костылев А. Стиляги. Спляшем, Польза, спляшем // Film. ru.

Жанр сборного мюзикла — сама по себе вещь рискованная, а на русском и вовсе норовящая в любой момент обернуться концертом в честь Дня милиции, но Тодоровский придумал, что называется, ход. Безыдейная, наивная фронда советских детей 50-х, понимавших свободу как возможность носить оранжевый галстук и спать друг с другом без захода в загс, у него озвучена поп-гимнами рубежа 80–90-х: героиня Акиньшиной, чуть прикрывшись простыней, поет «Восьмиклассницу», комсомольская массовка в хунвейбинских френчах скандирует на собрании «Связанных одной цепью». Две эпохи рифмуются через третью — прием не то чтобы дико новаторский (в том же «Мулен Руж» парижская богема конца XIX века похожим образом распевала «Like a Virgin» и «Нирвану»), но эффектный — его по-настоящему не портят ни марци¬пановые аранжировки Константина Меладзе, ни даже всеядность в подборе песен: хотя Цой и Чистяков, идущие одним списком с группой «Чайф», это, конечно же, несколько странно (с другой стороны — спасибо, что без Макаревича).
Исторические обстоятельства в «Стилягах» намеренно смазаны (жив ли Сталин, был ли уже, например, XX съезд — догадаться практически невозможно), но танцы танцами, а кого-то в итоге вполне всерьез уволакивает КГБ, кого-то съедает социалистический быт. Тем, кто считает, что СССР — это песня про зайцев и мармелад «Лимонные дольки», фильм Тодоровского, возможно, чуть приоткроет глаза. Впрочем, «Стиляги» явно слишком хотят быть большим народным кино, чтобы состояться как высказывание. Стартуя в многообещающем форма¬те антисоветского мюзикла, они довольно быстро начинают рулить в сторону конфетной ностальгии, над бунтарской танцплощадкой в полный рост встает призрак оптимистической сталинской музкомедии (занимающая финальную треть филь¬ма коллизия с младенцем вообще кажется странным парафразом александровского «Цирка»), а кульминацией истории о нежелании шагать в ногу и вовсе становится сцена массово¬го оптимистического марша — молодые нонконформисты разных эпох до краев заполняют собой Тверскую улицу на манер «Идущих вместе». Самое точное определение этой фатальной стилистической нестыковки, кстати, звучит в самой картине: ближе к концу главный герой говорит перековавшемуся в дипломаты стиляге, что того теперь с трех шагов не отличишь от жлоба. С фильмом Тодоровского похожая сложность. Где-то на глубинном уровне он, наверное, умнее, тоньше и честнее «Старых песен о главном». Но чтобы увидеть это, надо ¬под¬ходить так близко к экрану и вглядываться так старательно — как вряд ли кому придет в голову.

Волобуев Р. Конформистский мюзикл про нонконформизм // Афиша
 

Когда Валерий Тодоровский не соглашается с тем, что «Стиляг» называют мюзиклом, он, безусловно, прав. Несмотря на очевидное следование моде на мюзиклы и технологическое совершенство, «Стиляг» трудно назвать картиной для большого экрана.. От кино в «Стилягах» — драйв изображения и монтажа. И еще постановка новой аранжировки шлягера «Скованные одной цепью», достойная стать независимым короткометражным фильмом и примером отличной постановки массовых сцен. По смысловой нагрузке и безопасности происходящего «главный фильм Нового года» — это, скорее, очень качественное ревю, в котором музыкальные и танцевальные номера объединены темой стиляжничества, вернее — его фактурой. Концерт-обозрение, недалеко отошедший от своего телевизионного двойника, появившегося в эфире во время новогодних каникул. ‹…›
Немного пугает показательная стрижка золотых локонов у беременной Полли, она страшно рыдает, но результат вполне приемлем. Исключение из института и комсомола не становится драмой, поскольку Мэлс может заработать игрой на саксофоне. И пусть сосед сколько угодно кричит: «Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!» — в трудный момент он готов оказать стиляге поддержку. В дверях роддома жители коммуналки повторяют сцену из «Цирка» образца советской киноэстетики 30-х годов. Чернокожему ребенку Полли умиляются, как малышу Марион Диксон. Передают с рук на руки, признают «нашим». Вполне логично было продолжить цитату разрешением рожать серо-буро-малиновых — отпрыск с таким цветом кожи очень бы пошел к пиджаку папы. Но «Стиляги» прибегают к умеренной эксцентрике только в костюмах и танцах и не переходят границы цензуры, присущей шоу, снятым при участии центральных телеканалов.

Леонова Е. Такая смирная игра // Искусство кино. 2009. № 1.