Мы с друзьями тогда вообще постоянно
…помню, когда мне было лет 18, мы шли по улице с Шурой Тимофеевским. Я даже помню, что шли по Садовой возле гостиницы «Пекин». Это было в самом начале нашей дружбы, и он мне говорит: «Ну ладно, разве ты такая уж необразованная?!» Я отвечаю, что, например, живопись совсем не знаю. Он спрашивает: «Как совсем не знаешь? Ну Рубенса от Рембрандта отличаешь?» Я говорю: нет, конечно. На что Шура остановился, в совершенном отчаянии всплеснул руками и сказал: «Какой ужас!»
Я попала в кино совершенно левым путем, через голову. Отец в свое время запретил мне поступать во ВГИК, потому что у него были воззрения —
Соловьеву просто нравилось эпатировать «Мосфильм». И мы выполняли при нем такую функцию зверинца, который он за собой водил. Поэтому я стала там работать, у меня даже
Это был момент, когда появился и новый герой, и новый культурный контекст, и новая эстетика. И, самое главное, это был момент, когда отношения с властью начали плавно угасать…
Я стала часто путешествовать в Питер, потому что очень подружилась с Тимуром Новиковым и джентельменами из группы «Новые художники». Я дружила с Олегом Котельниковым, с ныне покойным Вадимом Овчинниковым, с Ваней Сотниковым
Потом поняла, что вообще я хочу жить в Петербурге…
….у нас с отцом сложились такие отношения, что мы друзья и отчасти — товарищи. Я очень ценю его советы, смею надеяться, что и сама иной раз преподношу ему приятные сюрпризы. При этом он обладает таким пристальным, таким внимательным взглядом, что ему удается заметить вещи, которые я, например, не замечаю. Может быть, это опыт, возраст…
Мы похожи, и мне очень понятно, о чем он думает. Я сама думаю примерно о том же. И очень сочувствую ему: он не смог сделать «Верой и правдой» так, как хотел, понимаю, почему он так расстраивается и почему после этого фильма ушел из режиссуры. Сейчас отец пишет новый сценарий, и то, что я читала… Мне даже
В нашей культуре для меня непререкаемыми авторитетами являются Татьяна Толстая и человек, которого я счастлива назвать своим другом, — Александр Тимофеевский. Что касается школ и направлений, я не умею в них разбираться. Мне нравятся совершенно разные вещи. И кино я люблю самое разное. И Фасбиндера, и братьев Коэн, и Тарантино, и Гринуэя, и Вуди Аллена, и Альмадовара. Но так, чтобы я просто умирала от восторга, то за последние десять лет это случилось с тремя фильмами — «Рассекая волны» Ларса фон Триера, «Три истории» Киры Муратовой, которая, безусловно, для меня является авторитетом, и «Фарго» братьев Коэн.
У меня замечательный разговор был в свое время с Никитой Сергеевичем Михалковым — он пришел на премьеру «Связи», мы долго разговаривали, он мне
«Кококо» — это картина о языке, о том, что происходит внутри языка. Потому что мне кажется, что последние лет 6–7 мы, пользуясь одними и теми же словами, вкладываем в них совершенно разный смысл. ‹…› Мне кажется, в нас страшнее совсем другое, про что я и пыталась рассказать. Это то, что мы, как нам кажется, знаем, как осчастливить других людей, можем осчастливить другого, можем вмешиваться в его жизнь и прожить ее за него. Это произошло со мной конкретно, это произошло с несколькими моими друзьями и подругами, но на моих глазах.
Ты встречаешься с человеком, ты влюбляешься в человека, и тебе кажется, что сейчас я рассыплю перед тобой все свои сокровища, я познакомлю тебя со своими друзьями, я найду тебе новую работу, я посоветую тебе новую стрижку, я куплю тебе новые шмотки и так далее, и так далее. И ты будешь счастлив. А мы на самом деле не знаем, какой он, другой. И что ему хорошо.
Поверьте, само по себе противопоставление интеллигенции и народа мне совершенно не интересно, совсем. Но внутри этого противопоставления существует то, что якобы просвещенная часть общества… Вернее, опять же, и общество меня не интересует, меня интересуют отдельные люди.
Так вот, мы очень, очень склонны жить и думать за других, и мне кажется, что это на самом деле не только инфантильно, но и преступно. Мы осуществляем это преступление ежедневно, мы этого не замечаем. И, поверьте мне, я, безусловно, сочувствую Ходорковскому как любому узнику, как мне велит мой сословный кодекс. Но наша способность растерзать того, кто не думает о Ходорковском, наша способность объявить его безмозглым, не человеком просто оскорбительна, она вызывает у меня бешенство. ‹…›
Если мы претендуем на то, что мы — просвещенная часть общества, нам, в частности, должно быть внятно понятие privacy, с которым у нас очень туго.
Мне кажется, что инфантилен человек до тех пор, пока он фактически не знаком с собой. Пока ему кажется, что он такой, такой, такой, такой, и его внутренний образ себя далеко отстоит от того, что ему говорят про него другие. И зрелость наступает человеческая тогда, когда ты понял про себя, что ты такой, такой, такой, а не этакий и не можешь от себя ждать того, сего, пятого, двенадцатого, что у тебя не получится. И после достаточно неприятного этого признания ты учишься принять себя таким. И мне кажется, что у нас с этим очень худо, в нашей части социума.
Есть очень любимая моим отцом непристойная старинная французская пословица: «Самая красивая девушка не может дать больше того, что имеет». Мне, к сожалению, никогда не стать таким режиссером, каких я правда люблю. У меня есть любимый русский режиссер — это, конечно, Балабанов; он меня завораживает, вызывает трепет, желание молиться за него, целовать ему руки. И есть два западных — вроде бы противоположных: Альмодовар и Майк Ли. Я умираю от их фильмов. Но никогда не смогу так.
Мне никогда не стать Фассбиндером. Или Шукшиным. Не дано. Но мне кажется, у меня есть способность к сторителлингу — к тому кино, которое… Ну вот «Король говорит!». Это такой уровень мастерства, это так построено — при этом так согрето, это не холодная ремеслуха. Сцена, в которой он смотрит речь Гитлера и дочка спрашивает: «Что говорит этот джентльмен?», а он отвечает: «Не знаю что, но говорит недурно». Тут же в одну точку собрано вообще все — включая отношения английской монархии с Гитлером. Или «Побег из Шоушенка». Вроде бы по всем высоколобым правилам — не ахти что. Но смотреть можно сколько угодно раз.
Вот такое бы кино делать. Такое, где автор не манифестирует себя, растворен в истории. Которое, возможно, и не кажется
Составлено по материалам:
Авдотья Смирнова: Я точно не демшиза (Интервью Ксении Соколовой) //snob.ru. 2014. 25 мая.
Андрей и Дуня Смирновы: Отцы и дети. Дочки‒матери // Искусство кино. 2000. № 10.
Женщина года Авдотья Смирнова: «В сегодняшней России мужчины являются худшей частью общества» (Интервью Романа Волобуева) // gq.ru. 2012. 9 октября.
9 июня.