В этом литературном сценарии нет выдуманных персонажей. Они взяты из записок Ф. Беллинсгаузена — «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане» — и названы своими именами все, вплоть до рядовых матросов из крепостных крестьян, которых Беллинсгаузен счел своим моральным долгом увековечить в книге в особом списке.
Я тоже счел своим долгом сделать это, создавая их образы по разумению своему и стремясь при этом как можно полнее и точнее в пределах одного фильма изложить содержание кни¬ги Беллинсгаузена.
Сценарию придан характер героической кинопоэмы. Форме изложения уделено очень много внимания, дабы режиссер и актеры в своей работе были избавлены от необходимости пробиваться к фильму через заросли сценарной сухости и схематизма, чтобы сценарий облегчал их работу, будил высокие чувства и создавал творческую атмосферу в работе над каждым эпизодом и над всей картиной в целом.
Некоторые авторские литературные отступления прошу рассматривать не как украшательство или обход кинематографических средств выражения, а как возможные дикторские тексты, которые будут способствовать раскрытию познавательного и художественного смысла будущего фильма.
По гранитной набережной Кронштадта, сопровождав женой и матерью, идет моряк Степан Палицын. Голова его высоко поднята, глаза устремлены вдаль.
Идут архангельские красавцы — марсовые Блоков Филипп н Данила Коренев. На их слегка взволнованных небудничных лицах та же печать власти далекого. Данила Коренев ходил уже два раза кругом света.
Бьют склянки.
Вот суровый задумчивый штурман Ильин. Он уже на ходу отстраняет рукой родных.
На рейде чуть в тумане корабли. Бьют склянки.
Матрос первой статьи Прокопий Касаткин с сияющим лицом идет, обняв Надежду. Надежда, улыбающаяся, залитая слезами, говорит, говорит, говорит, но понимая, что он уже почти не слышит ее. На лице каждого из уходящих моряков как бы написано: «Неведомый путь мой так огромен, и весь я погружен во власть великого настолько, что все окружающее кажется мне почти безразличным, преходящим, малым, как бы прошлым. И вы в том числе, дорогие мои, и чем больше я вижу печали в ваших глазах, тем скорее... проститься бы, скорее проститься».
Кончается белая ночь. Молодой лейтенант Михаил Лазарев принимает благословение матери и отрывается от нее с той же непреодолимой силой.
Бьот склянки вдалеке.
Вот оставленные на берегу идут уже порознь. Опустошенные и вместе с тем возвышенные. Нет ни слез уже, ни драматических жестов. Глаза устремлены в море, к кораблям.
На корпусах кораблей названия: «Восток» и «Мирный».
На экране возникают гравюры тридцатых годов прошлого столетия — наплывами, как из воды, изображения кораблей, портреты офицеров, матросов, антарктические и тропические пейзажи, пингвины, морские чайки, полинезийские идолы...
Когда рисунки, и географические карты, и модели кора лей исчезнут, оставив место реальной палубе корабля, буде видно, что все происходит летним утром в Кронштадте.
Дикторский текст, который будет сопровождать все начальные кадры фильма, поставит зрителя в известность, что в особенный день, именно 4 июля 1819 года, Россия, победившая Наполеона с его «двунадесятью языками», посылает в район южных широт земного шара два корабля под командой офицеров Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева, дав им научно-исследовательское задание — проверить океанографи¬ческие карты, обследовать широты у Южного полюса и выяснить: действительно ли прав был английский мореплаватель Кук, полагавший, что никакого материка в области Южного полюса нет и что загадочная Антарктида существует в одной лишь фантазии кабинетных ученых. Больше того, корабли получили задание приблизиться к самому Южному полюсу.
На картах земного шара еще белеют пятна неисследованных мест, но тайны уже доживают последний свой век.
Маленькая эскадра в составе всего двух трехмачтовых шлюпов уходит в плавание, которому суждено стать эпохальным и обессмертить имена героев Антарктиды.
Командир «Востока» Фаддей Беллинсгаузен, один из лучших офицеров русского флота, чем-то очень недоволен. Почему он так суров, озабочен и что его тревожит, не знает на палубе никто — ни офицеры, ни матросы, а если кто и догадывается — молчит: дела ведь все равно уж не поправить. Все заняты на палубе погрузкой, чисткой, проверкой. Весь экипаж корабля уже во власти некоторой отрешенности, как это бывает обычно перед дальними плаваньями, и всем кажется, что им хочется поскорее оторваться от родных берегов, навстречу неведомому. Только почему капитан так недоволен?
Недоволен и командир «Мирного» — старший лейтенант Михаил Лазарев, тоже один из выдающихся офицеров флота. Корабль «Мирный» построен на славу. Строил его лучший корабельный мастер Степан Колодкин по проекту знаменитого инженера Курепанова, но дело ведь не только в корабле. Мастеру же кораблей Степану Колодкину кажется, что Лазарев недоволен именно его, Колодкина, работой. А у Степана Колодкина уже сыновья постарше Лазарева, тоже корабельные мастера, и вот, поди, приходится все объяснять, показывать, убеждать.
— Работали, вашскобродь, не покладая рук. И то сказать— ведь это же не дом, корабль в океане. Судьба! Как нужно было пригнать все до последнего болтика! Сколько понимания, труда, сколько таланта и любви вложено в корабль, если кто понимает!
Показывая произведение своих рук командиру судна, Колодкин бросил взгляд на бизань-мачту и, подняв голову, ласково улыбается:
— Вот бизань, смотрите, видели бизань? Невеста! Ах, красавица, красотка! Признаться, сколько сотворил кораблей, сколько ставил мачт, ну такой еще не приходилось ставить.
— Отличная бизань, Данилыч, вижу, — замечает со вздохом лейтенант Лазарев. — Сколочен шлюп на славу. Только скорость, братец ты мой, инженер не рассчитал. Что это за скорость! Ноев ковчег, а не корабль.
— Ну! Резвостью действительно не того... Не вышел резвостью!
— Старый мастер сокрушенно разводит руками. — Ход, как говорится, в соответствии с именем — «Мирный». За все же остальное будьте благонадежны. Вспомните не раз!
—Ах, как все это ужасно, — думает вслух Лазарев.
Это совсем еще молодой лейтенант, но с большим уже боевым опытом. Блестяще образованный и одаренный, он прекрасно понимает, на какие лишения и опасности обрекает экипаж и лично его, страстного мечтателя и исследователя, эта дьявольская малая скорость «Мирного».
— Разве это скорость?
— А ты, ваше благородие, не спеши, — пробует успокоить молодого командира Колодкин, видавший на своем веку немало трудностей.
— Уж как-то выдюжим, Данилыч! — сказал Лазарев, весь погруженный в свои мысли.
— Будьте благонадежны. Лишь бы экипаж не подкачал, а за вас и за корабль я спокоен. — Колодкин смотрит на Лазарева ласковым понимающим взглядом. Конечно, очень неприятно, что корабль получился туговат на ходу, но признать эту погрешность перед молодым лейтенантом ему, Степану Даниловичу Колодкину, не так легко, хоть виноват в ней и не он, а инженер Курепанов. К тому же дело не только в скорости.
— Насчет скорости скажу вам: да, не вышла скорость! Потому что это искусство. А в искусстве корабля, чтобы вы знали, больше тайны, чем в искусстве храма или книги!
Мастер кораблей Колодкин оглядывает еще раз свое произведение.
— Не осуждайте и не огорчайтесь, господа. Вы на работу смотрите. Создан вечный корабль. Где сделано? В России. Это тебе я говорю, вашскобродь, рабочий человек. Вспомнишь, когда ураганы ударят за двенадцать баллов!
Эти слова мастер сказал офицеру с таким достоинством, и столько ума и благородной честности прочел лейтенант в серых глазах мастера кораблей, что ему стало вдруг легко, и, полный благодарности, он понял, что никогда уже ему не забыть Колодкина и что все обстоит, в сущности говоря, прекрасно.
На борт «Востока» подымается прибывший в шлюпке адмирал Сарычев. Его встречает у трапа капитан Беллинсгаузен. Отдана команда. Офицеры и матросы в строю.
— Адмирал Сарычев! — докладывает мичман Денисов капитан-лейтенанту Завадовскому и лейтенанту Торсону в артиллерийской палубе.
Офицеры быстро устремляются к трапу.
Знаменитый исследователь Северного Ледовитого и Тихого океанов гидрограф Гаврила Андреевич Сарычев уже на палубе. Старый академик — богатырь с седой головой и совершенно молодыми серыми глазами. Почетный караул экипажа — молодец к молодцу, восхищенные и взволнованные офицеры, блеск снастей и палубы, голубое небо...
— Здравствуйте, друзья мои!
— Здравия желаем!
— (Экипажу.) Здорово, герои-добровольцы!
— Здрай-желай-вашдитство!
— Молодцы, молодцы, красота... Праздник какой, а-а! А сколько волнения в глазах! — Старый адмирал-академик улыбается командирам кораблей с нежностью, если это слово при¬менимо к суровому облику мореплавателя. — Куда ни посмотрю — волнение! Все кажется уже безразличным, почти минувшим, признавайтесь, — да?
— Нет, нет, Гаврила Андреевич!
— Далекое уже пленило ваши души, вижу! На берегу заметил. — Гаврила Андреевич еще раз мудро улыбнулся. — Прощания на берегу — сюжеты для великих психологов, художников. «Она» вся в слезах и отец и мать — прощай! А «он» — глаза вдаль, и уже нет его с ними, и скорее бы, скорей... Господи, как прекрасна жизнь!
Прекрасна жизнь. Вот он идет на корабль, сероглазый ломоносовский парень Касаткин, матрос-доброволец. С ним молодая Надежда в слезах.
— Прощай, родимый... Ты хоть мне почаще в снах...
— Это можно. Сниться обязательно буду. Только дойдет ли сон: уж очень далеко.
— Это так далеко-о! Проша... И никто там еще не был?
— Не был никто... Ну, Надежда!..
— Прокопий! Касаткин! — слышится призыв с шлюпки.
— Есть Касаткин!.. (Наде.) Обними...
На палубе «Востока» новоприбывшие знакомятся с помощником командира судна Иваном Ивановичем Завадовским.
— Капитан-лейтенант Завадовский.
— Завадовский?! Художник Михайлов. Прошу любить и жаловать — впервые на судне. Боже, какая красавица! — Михайлов в восторге от корабля, от мачт, от моря: — Громадина... А мачты, бог ты мой!.. Да-a! Господин Симонов!.. Разрешите представить.
Завадовский (Симонову.). Очень приятно. Вы сын астронома Симонова?
Симонов. Простите, я сам астроном Симонов.
Завадовский. Да? Очень рад.
Михаилов. Не ожидали, правда? Обычно астрономы с бородами, в колпаках и мантиях.
Завадовский. Это астрологи. И то в спектаклях. Прошу вас, господа.
Вокруг кораблей сотни шлюпок. В шлюпках провожающие — отцы, матери, братья, офицеры, дамы, студенты. Шум, последние напутствия, тосты за тех, кто в море.
Адмирал Сарычев и командиры кораблей входят в кают-компанию, служащую одновременно и прекрасной библиотекой. На стенах карты южных морей. Старый академик знает цену этим картам. Он их постиг на собственном опыте, на опыте Лисянского, Головнина, Коцебу, Крузенштерна.
— Что ни океанская карта, то ложь! Вот уже поистине вилами по воде писано! И не поймешь, невежество это мореплавателей-пиратов или нарочитый обман! А названия морей придумали, смотрите: «Сердитое», «Опасное», «Запретное» не ходи!
— Да, уж действительно имена, — сказал Беллинсгаузен.
— Проверьте все, что можно. Составьте точные карты южных морей, — наперед вам спасибо от русской Академии наук и от всего мира. Не забудется вовек. ‹…›
Довженко А. Открытие Антарктиды. Фрагмент сценария //
Довженко А. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. М.: Искусство, 1968.