Никита Карцев: Как ты понимал Москву тогда, когда снимал фильмы «Москва» (совместно с Дмитрием Мамулией, 2007) и «Шультес» (2008), и как понимаешь ее сейчас?

Бакур Бакурадзе: Москва вмещает в себя огромное количество разных социумов, пространств, ментальностей, вероисповеданий. Здесь часто можно наткнуться на что-то, с чем ты не знаком. Помню, как раньше у гостиницы «Москва» собирались глухонемые.

У них там была биржа: они общались, продавали наркотики, делали какие-то дела. Такой целый мир. Или я видел в Отрадном во время Курбан-байрама огромное количество верующих мусульман, которые там же резали баранов. И таких конфессий, общин в Москве — огромное количество. Соответственно у каждого своя Москва. ‹…› Возникло ощущение, что Москва — это такой большой рынок, не единый организм, а разные пункты назначения. Я родился и вырос в Тбилиси — и там были общие городские понятия, которых нужно было придерживаться. Не важно, ты вчера приехал в этот город или здесь родился. Ты курд, армянин или азербайджанец, но ты жил по правилам этого города. В Москве правила, которые диктует город, были очень жесткими. Они работали не на сокращение, а на увеличение дистанции.

Никита Карцев: То есть главным словом для той Москвы было «отчуждение»?

Бакур Бакурадзе: Да. И рефлексия людей на эту тему была жесткая. Почему возник фильм «Москва»? Тогда, что во многом утаивалось средствами массовой информации, началось массовое избиение и убийство дворников из Средней Азии. По статистике, каждый месяц убивали человека. За какие-то три-четыре года в Санкт-Петербурге и Москве убили огромное количество людей. Эти скинхеды — они же откуда-то появились. Это же не случайно возникшее формирование, а реакционные агрессивные проявления все тех же фобий, страха перед чужими. «Москва» начинается с того, как по Тверской улице едут машины, вокруг идет вроде бы московская жизнь, вдруг открывается дверь, и появляется огромное количество немосквичей. Непонятных людей из совершенно другого мира, которые, живя в Москве, должны интегрироваться, а у них не получается. Это суть этого города того времени. ‹…›

Я больше не ощущаю этот город так остро. Может быть, я исчерпал для себя эту тему после двух фильмов. Теперь для меня Москва — салон автомобилей. Наверное, потому что я сам не вылезаю из машины и город превратился в витрину за лобовым стеклом. Единственное, что могу сказать: иногда едешь, смотришь на дома, на небо — и такое ощущение, что вот-вот услышишь сирену боевой тревоги. ‹…›

Бакурадзе Б. «… салон автомобилей» / Искусство кино. 2015. № 2.