‹…› Детство мое прошло в Советском Союзе, в Грузии, и это оставило след. ‹…› Москва представлялась центральным большим городом, где все было чуть-чуть по-другому. И образование было другое. Не то, чтобы мне хотелось посмотреть, какая она, Москва. Пару раз там уже побывал и чувствовал себя не очень комфортно. Я хотел строить дороги. В Тбилиси не было такого института, который бы специализировался на строительстве автомобильных дорог. А в Москве был и есть большой Автодорожный институт. Он меня манил. Там обучались 12 тысяч студентов, существовало много разных факультетов, связанных со строительством автомобилей, дорог, тоннелей, аэродромов и мостов. Мне хотелось строить аэродромы. Хотя в результате я поступил на факультет строительства мостов и тоннелей, и это мне тоже нравилось. ‹…›
Тяга к техническим дисциплинам была у меня с детства. Я очень любил чертить, интересовался тем, как происходит строительство. Мой отец тоже строил автодороги. Но я больше думал о мостах, аэродромах. Уже в школе знал, какие существуют разновидности мостов, что это — одна из самых сложных конструкций, которые вообще существуют. Любовь к конструкциям сказывается в какой-то мере и на моем кинематографе. Мне нравится снимать в городе, я чувствую дома, машины, улицы. Это позволяет выстраивать определенным образом кадр, который я компоную сообразно инженерному видению. Поэтому мне сложно снимать в деревне, поскольку там не существует двух параллельных линий, нет горизонта и перпендикуляра, ровного столба или окна. Ничего ровного вообще нет. Российская деревня этим отличается от всех деревень мира. ‹…›
Я не критик, конечно, но помню, как смотрел во ВГИКе фильмы мировых классиков и долго думал о них. Они не оставляли меня в покое. Проходило время, какие-то вещи открывались. Я пересматривал эти фильмы и получал эстетическое удовольствие от того, что начинал что-то важное понимать. Мне было лет шестнадцать, когда я увидел картины Тарковского, и сначала ничего не понял. Только постепенно пришел к пониманию того, где и что он вкладывает. ‹…›
Когда ты полностью поглощен своим делом, болеешь за него, полностью им заморочен (в хорошем смысле слова), не существует вопросов — первый это фильм или десятый. Представляете, человек бросается под танк. В первый раз он бросается под танк или в тридцать седьмой — он бросается под танк. У него отношение к этому фатальное. ‹…›
Ребята, с которыми я работал на «Охотнике», на первой моей картине были в основном дебютантами: Кирилл Шувалов — художник-постановщик, Коля Вавилов и Марина Горностаева — операторы-постановщики. Коля никогда не снимал, вообще не имел отношения к пленке, мы с ним сняли только короткометражный фильм «Москва», у него нет операторского образования. И для Марины это был дебют. Но я видел их человеческие качества, эти люди чувствуют смысл. А оператор должен, как и ты, чувствовать, а иногда и лучше. Если все компоненты собираются, тогда из этого может получиться что-то интересное. Какое бы гениальное решение ни предложил оператор, если я его не понимаю, если это не из моего фильма, что мне его профессионализм. ‹…›
Когда я закончил Автомобильно-дорожный институт, то задался вопросом — может быть, попробовать поступить во ВГИК? Задался вопросом — еще не значит, что принял определенное решение. Режиссер ты или не режиссер, ты никогда этого не поймешь, пока не снимешь фильм. Есть много людей, которые верят, что они поэты. Тем не менее пошел во ВГИК. Узнал, что набирают курсы Полока, Хуциев и Кулиш. Я тогда не смотрел фильмов Полоки, у Саввы Кулиша видел один. А фильмы Хуциева знал. И все получилось, хотя представлялось невозможным. ‹…›
У Марлена Хуциева учиться было интересно. Столько времени прошло, но иногда бывает такая ситуация, когда ты стоишь перед сложной задачей на съемочной площадке, не знаешь, с какого угла подойти, и тогда вспоминаешь даже первый курс, что-то из того, что было в мастерской, может быть, улыбку Хуциева. И это помогает. ‹…›
Когда снимаешь кино, там тоже растут листья, ветки. Нельзя фильм целиком подчинить своему видению. Кино во время съемок очень много вещей предлагает само. Но два человека, находящиеся на площадке, не всегда видят одно и то же. А времени почти нет, нужно быстро принимать решения.‹…›
Был очень тяжелый период — 1998 год. Что тогда снималось в кино? Вспоминаешь только «Окраину» Луцика и Саморядова, «Брата» Балабанова. Был совершенный вакуум в кинематографе. ‹…› Я тогда писал рассказы, сценарии, которые, наверное, никогда не сниму. Работал на радио в Санкт-Петербурге, писал там сценарии для рекламных роликов. Получал за них копейки, по 15 долларов. От кино я был далеко. А в 2001 году решил вернуться в Москву и сделал пару корпоративных фильмов. Я представления не имел, что это такое. Знакомый меня пригласил сделать такой фильм к юбилею одной компании. В результате получился 10-минутный фильм, где прослежен был путь развития целой отрасли, начиная с 1955 года. Фильм понравился, я получил еще заказ. Потом пригласили на телевидение сделать документальный фильм о людях, героически проявивших себя в разных обстоятельствах. Это был офицер, вызволивший из Чечни около 30 пленных; человек, спасший из горящего автобуса людей. Тогда я впервые попал в «Останкино». ‹…›
Бакур Бакурадзе: «В первый раз человек бросается под танк или в тридцать седьмой — он бросается под танк». Беседу вела Светлана Хохрякова // Культура. 2011. 9—15 июня.