Встаньте, бойцы и командиры! Обнажите головы! Слушайте, как боролся со смертью изумительный русский летчик, капитан Виктор Гусаров, и как победил он смерть.

Сто раз он вылетал с родных аэродромов. Сто боевых вылетов! Сто ураганов в груди! Сто вулканов ненависти!

С каким волнением впивались в небеса его друзья, но всегда, из всех бурь, из дождей осколков и пуль приводил он, Гусаров, свою шестерку с победой и улыбался потом, как большое дитя.

Кто же он? Счастливчик, которому по теории вероятности выпало на долю такое везение? Удачник? Нет! Только за последние тринадцать вылетов собственноручно сбил он шесть самолетов: мастерство, помноженное на неукротимую ненависть к врагу, обеспечило эту победу.

Он был воин. Он был бесстрашен, смел и горячо любил свою Родину. Он был трудолюбив, как рабочий, и знал в совершенстве свое трудное боевое ремесло. Ориентироваться на чудовищных скоростях, когда обыкновенный людской ум уже не в состоянии постигать, где то, что называется верхом и низом, правым и левым, что впереди и что позади, — это огромное, исключительное искусство нового человека, нашего воина-рыцаря с новыми психотехническими качествами.

Он не был тщеславен, не скрывал своих боевых тактических секретов, приобретенных опытом борьбы. Он обучал своих товарищей тактике воздушного боя со всей страстью своей натуры. Ему хотелось раздвоиться, расшестериться, размножиться в своих истребителях, умножить свой гнев к врагу, свою страсть и ненависть и сокрушать его, проклятого, до края.

— Ну, братья, — говорил он недавно перед наступлением, — начинается наше время, теперь забудь обо всем на свете. Об одном помните: Победить! Запомните, друзья, — сколько бы их ни встретилось — бой принимаем! Понятно?

— Понятно, товарищ капитан! — отвечали его истребители, и гордое волнение вздымало их молодые сердца.

И пошли трудиться во славу Родины...

Заходили шестеркой и против девяток, бились 12 мая и с двадцаткой. Одиннадцать вражеских больших машин уничтожили они, потеряв одного человека.

«Сколько бы фашистов ни было, победителями выходим мы!» — гордо думали истребители.

Пятнадцатого мая Гусаров водил их в бой. Каждые сорок пять минут возвращались на аэродром для заправки и зарядки, каждые сорок пять минут на вражеские колонны, на окопы, на аэродромы низвергался ураган гусаровского огня. Еще, еще! Как их ждали на аэродроме в этот день! Скорей! Скорей! Давай!

Пошли... Вдавили в землю целый фашистский полк, сбили в воздухе одного фашиста и хотели уже заворачивать на заправку, как две стаи противника показались впереди и сбоку. Мгновение... другое... и загорелся смертный бой. Враги боялись грозной шестерки. Они уже знали ее по почерку давно и не подходили близко. Они кружили вокруг эскадрильи и поливали ее градом бронебойного свинца, чтобы выбить хотя бы одну машину из строя и тогда уж навалиться на отставшего, как акулы набрасываются в океане на одинокого пловца.

Но не дрогнули питомцы Гусарова, нет! Долго решетили они противника, забирая курс к аэродрому. Уже и патроны на исходе. Нет патронов больше у Виктора Гусарова! Смертельная вражеская пуля пробила ему шею насквозь. Сплюнул Гусаров кровью и закрыл рот, крепко-крепко сжал зубы. Тогда кровь хлынула из шеи направо и налево двумя струями, как дорогое красное вино из драгоценного сосуда.

И понял Гусаров, что он убит в бою, что он умирает. Ослабли руки, голова опустилась и не слушается, закрылись очи и мир завертелся, и полетело все куда-то в сверкающую бездну.

Оторвался он от шестерки, как лебедь от стаи, и пара врагов уже набросилась на него и кружится и поливает огнем. Десятки пробоин в машине, уже не служит шасси, не выходит. Смерть...

Гусаров открыл глаза, и вот откуда-то из глубины его души, от лесов и полей, от песен и широты русской натуры заговорил в нем голос жизни, всесокрушающая воля к победе.

«Стой, смерть, остановись! Стой! Дай посадить машину на родную землю, а там уж черт с тобой!» — пожелал Гусаров.

И смерть отступила от Гусарова.

Благородная воля напряглась в нем, как грозовой заряд необычайной силы, она заполнила все его существо и держала его нервы, как тетиву натянутого лука. Она была равна только его ненависти к врагу.

Капитан Гусаров выровнял машину.

— Нет, проклятые! Не возьмете, нет!.. Нет! Нет!

«Никогда, никогда, никогда!» — бушевал мотор истребителя.

— Не хватит у вас пороху тягаться с советским человеком!.. Что, взяли? — Задрожал от ненависти Виктор Гусаров и, глядя на пролетающего «хейнкеля», стиснул зубы, через которые просачивалась кровь.

Близко со страшным воем промчался мимо него фашист, и видна его подлая гримаса. Град пуль посыпался на Гусарова.

Черная пелена закрывала Гусарову глаза.

Поник Гусаров на руль и, напрягая остатки своей несокрушимой воли, ушел от неприятеля.

Родная земля. Аэродром... Бегут...

— Милые...

Шасси не работает? Не надо. Сядем на живот.

Истребитель тяжело приземлился без шасси, подняв облако пыли.

Бросились к нему товарищи.

Капитан Виктор Гусаров был мертв.

Воины великой советской земли, братья мои! Это был великий человек. Не плакать хочется над Гусаровым, хочется говорить о жизни, о ее удивительных откровениях и с благодарностью склонить головы перед героем, что понес труд боя и поднялся к бессмертию в смертном неравном бою.

Пусть же вечно красуется доблестью наша земля!

Слава победителю!

Довженко А. Стой, смерть, остановись! // Довженко А. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. М.: Искусство, 1967.