Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Всегда по душам
О лекциях и историях Довженко

Мне посчастливилось учиться у Александра Петровича Довженко, когда он преподавал во ВГИКе на сценарном факультете.

Я перешел на четвертый курс сценарного факультета ВГИКа, когда впервые увидел Александра Петровича. Об Эйзенштейне и Довженко у нас в институте ходили легенды. При жизни их уже называли гениями. И вот один из легендарных основоположников советского кино должен был войти в нашу маленькую аудиторию и разговаривать с нами — обыкновенными студентами. Он согласился вести у нас то, что называлось в институте «сценарное мастерство».

Учиться нам оставалось только год. ‹…›

На первую лекцию Довженко собралось столько народу, что наша аудитория не могла вместить всех. Пришли студенты режиссерского, операторского, актерского, киноведческого и художественных факультетов.

Вошел Довженко и принес с собою атмосферу высокого праздника. И стало так, что можно было говорить только о самом существенном. Люди одного поколения с Довженко, его сверстники не могли, очевидно, воспринимать его так, как воспринимали его мы. Но мы и были людьми иного, младшего по отношению к Александру Петровичу поколения, а потому ничто не мешало нам восхищаться им «безоглядно», доверять ему во всем.

Он казался высоким, хотя был среднего роста. Он был стройным и по-мужски изящным. Казалось, что он все время смотрел куда-то вдаль. Это впечатление, будто Довженко всегда смотрел куда-то вдаль, повторялось у меня всегда, видел ли я его в аудитории института, на улице или позже дома. Впрочем, говорить о внешности Довженко значит почти ничего не говорить о том огромном, заразительном обаянии, которым наделен он был в такой высокой степени. ‹…›

Я вспоминаю одно его положение, которое он нам настойчиво старался внушить. Александр Петрович говорил нам, что незнание «чего не нужно снимать» приводит к незнанию «чего не нужно монтировать». Монтаж нужно рассматривать в плане самого первого зарождения мысли. Засорение наших работ и является результатом неверного отношения к монтажу как к верхнему этажу здания: «Вот доберемся до верхнего этажа и как-нибудь расчистим и возьмем, что нужно».

Однажды Довженко сказал, что прочитал сценарий одного из нас. Мы притихли, ожидая отзыва. Он тоже молчал некоторое время...

— Вы построили барак, — проговорил он наконец, обращаясь к автору сценария.

— Что?! — удивился тот.

— Длинный, одноэтажный барак. А сценарий — это многоэтажный дом.

— Простите, Александр Петрович, но я не понимаю Вас, — заволновался наш товарищ.

— Вы как написали? Вот как вы написали ваш сценарий...

Довженко пошел вдоль стены аудитории и, трогая ее концом своей палки, начал повторять:

— Он ему говорит, а он ему отвечает. Он ему говорит, а он ему отвечает. Он ему говорит, а он ему отвечает. Он ему говорит, а он ему отвечает. Он ему говорит...

Так, трогая концом палки стену и приговаривая с украинским своим акцентом: «он ему говорит, а он ему отвечает», — Александр Петрович прошел вдоль одной стены... вдоль второй... И потому, что стены были сумрачными, и потому, что он повторял одни и те же слова, перед нами возник образ низкого, скучного и бесконечно длинного барака, наводящего уныние.

— Сценарий — это многоэтажное здание соразмерных частей, — повторил Довженко, — если сравнивать наш труд с трудом архитектора. Если вам больше нравится быть живописцами, то вооружите свои руки двумя кистями. Маленькая и тонкая понадобится вам для выписывания глаз и ресниц ваших героев. Крупной и размашистой кистью будете писать небо, стокилометровые пространства, народные движения...

Таков был урок по искусству «архитектоники», по искусству построения сценария.

Вообще Александр Петрович не любил ворошить отдельные слова и строчки наших ученических работ. Он любил рассказывать. На первый взгляд он рассказывал о совсем посторонних вещах. Но после его рассказов наше понимание того, о чем мы писали, углублялось, в нем появлялись неожиданные грани и высокая настроенность. Александр Петрович щедро и как-то изобильно делился с нами всем, что скопил на протяжении жизни. На его занятиях можно было запастись идеями и темами на многие годы работы. ‹…›

Довженко всегда говорил «по душам» — обращаясь к людям с трибуны или разговаривая с человеком дома. Так высок, естествен был его душевный строй, что не нужно ему было для отдыха спускаться в какие-то особо «домашние», «откровенные» разговоры и настроения.

Говоря с нами о нашей работе, работе сценаристов, однажды Александр Петрович признался: «Начиная новый сценарий, я каждый раз робею. Мне кажется, что я ничего не умею, не знаю и пишу первый сценарий в жизни».

Александр Петрович был очень постоянен в своих пристрастиях. А поскольку слова не были для него «звуком пустым», он часто повторялся. И очень многое из того, о чем говорил он с нами, я встречал потом в его сценариях. ‹…›

Была у А. П. Довженко мечта поставить фантастический фильм о полете на Марс. И здесь его интерес склонялся не к научной стороне дела, не к гипотезе о жизни на Марсе, не к техническим достижениям. Полет на Марс был для него полетом в отдаленнейшее будущее, в тот мир, где существует гармония, где могущество человека над природой беспредельно.

В беседах с нами Александр Петрович говорил, что неодухотворенная любовь бывает только у людей мелкой, суетной души, что мелкодушные люди были во все времена, есть они и сейчас. И у таких людей не только любовь, но и всякие иные страсти — как во времена Шекспира, так и теперь — будничны, мелки, бестрепетны.

Александр Петрович рассказал нам об одном сельском «Ромео», свидетелем любви которого он был в молодости:

«За одну ночь мой Ромео дважды побивал мировые рекорды по бегу на короткие, средние и дальние дистанции. Но сам он не знал этого, потому что ему нужны были не рекорды, а любовь его Джульетты...

Суровый отец не одобрял своего сына и категорически запрещал ему встречаться с нею. Но это только разжигало страсть молодых людей. Они встречались каждый вечер!

Однажды батька забрал сына с собою на ярмарку, которая находилась в восемнадцати верстах от родного села. Однако возлюбленные продолжали встречаться. Ночью, когда засыпал отец, Ромео бежал за восемнадцать верст к своей Джульетте. Чтобы подольше побыть с нею, парню приходилось очень экономить время. Он бежал так быстро, что когда на его пути встречалась речка, он одолевал ее, не замочив ног, — он раздвигал воды и бежал по дну, вода расступалась и не успевала сомкнуться, как он был уже на другом берегу!.. А к утру Ромео так же быстро летел назад...»

Однажды мы, его ученики, были у него дома. И вдруг ему стало плохо. Глаза его потускнели и взгляд их обратился внутрь. У него побагровела шея, побагровело лицо. Сквозь серебристые и легкие волосы его стало видно, как побагровела даже голова. Александр Петрович осторожно опустился на тахту. Ему принесли большую эмалированную чашу с горячей водой. Александр Петрович погрузил в воду обнаженные по локоть руки и долго сидел так.

Надо было уходить. Но...

— Сейчас это пройдет... останьтесь,— попросил Довженко. Мы упрямо откланивались.

— Болезнь пришла ко мне надолго. Может быть, навсегда... Надо привыкать работать и в таком состоянии, — сказал Довженко. И мы остались, чтобы через полчаса продолжать работу.

Словно вчера это было. Александр Петрович сидит в белой рубашке с засученными рукавами. Лицо еще багровое, скулы напряжены, в глазах еще огромная усталость, и тихий голос:

— Болезнь пришла ко мне надолго. Может быть, навсегда. Надо привыкать работать и в таком состоянии...

Болезнь пришла к нему навсегда. Болезнь оборвала жизнь учителя многих кинематографистов моего поколения.

Соловьев В. Мы учились у Довженко // Вопросы киноискусства. Выпуск 9. М.: Искусство, 1966.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera