Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Пейзаж...
Пейзаж...
Пейзаж...
Пейзаж...
Необычайно широкий пейзаж великой нашей страны. Он еще больше и шире, чем четыре первых.
На шестом безграничном, как и предыдущие пять пейзажей, бескрайние леса строек, бескрайние строительные леса, леса новостроек.
Этого нельзя увидеть больше нигде в мире.
Размеры строек гиперболичны, как гиперболична наша эпоха.
Это может быть Магнитострой, Челябпнскстрой.
Или Кузбасс, или Ангарстрой.
Или Тракторстрой.
Хочется подняться вверх и еще! больше расширить панораму.
Хочется полететь, не боясь ни романтизма, ни идеализма.
Посмотреть на широкие бескрайние и безбрежные поля колхозов и гигантов с тракторами и трактористами, которых так любят все критики и рецензенты.
До самого Днепра. И сесть прямо в Днепр.
И поплыть по течению, биологически любуясь берегами.
Правым.
И левым.
И еще правым.
И еще левым.
Ибо все-таки:
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно...»
Стоит на берегу Днепра интеллигентный Бигуненко Иван Иванович.
... «Мчит сквозь леса и горы полные воды свои».
«...Ни зашелохнет...»
«...Ни прогремит...»
Бигуненко. «Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится...»
Бигуненко. «...Чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто...»
Эх Гоголь, не мог написать-то по-украински!
Задумался. — Ни зашелохнет...
Совсем мечтательно.— Ни прогремит. Да... «Редкая птица долетит до середины Днепра...»
Днепрострой.
И Днепр. Широкий. Длинный.
Бигуненко. А через год редкая птица перестанет и думать об этой середине. (Задумался.) «Глядишь и не знаешь...»
— Не знаешь, сукин у бога сын, что тут мелко, — кричит парень по колено в воде. Он невероятно напрягся, тянет канат.
С десяток парней тянут канат в воде.
На мели баржа со строительными материалами.
Эй, раз!
Эй, два!
Эй, три!
В этом же ритме: Чертило на берегу уперся рукой в кол, пришвартовывая плот.
Второй на плоту отталкивается от берега.
Третий,
четвертый,
пятый.
Крик на плоту. Понесло.
Понесло.
Поперло с ревом и гоготом по порогам.
Черт их выдумал!
Их силу, по которой несется баржа «Большевистская весна».
Ничего не слышно:
как завизжат пилы,
камнедробилки,
супер-молоты.
ультравзрывы —
один,
другой,
третий,
четвертый,
пятый.
— Что делается... — говорит женщина в старой сельской хате своей сестре или соседке, черт ее знает. — Берут и берут, и берут. А сейчас и людей начинают брать.
— Скажите же мне, люди добрые... окажите мне, товарищи, для чего нашему коллективу, такому крепкому и здоровому...
Масса колхозников слушает своего Председателя.
Председатель. С такими машинами и организациями...
Таки действительно машины.
Председатель. Для чего и до каких пор, спрашиваю я вас, держать нам лишнюю рабочую силу на селе, когда пролетариат в борьбе за пятилетку требует пополнения своих рядов миллионами новых рабочих.
Слушают.
Гомон пошел.
Дядька (из толпы). Снова о миллионах, о чем бы ни начал говорить, сразу найдет какие-то миллионы.
Гомон.
Гюмон.
Дядька. Миллионщик.
Дядька (что на трибуне). Товарищи!
Дядька (из толпы). Нет такого закона, чтобы насильно высылать из села.
Замолкли дядьки.
Тихо стало.
Поднимается вверх гигантское сооружение Днепровской плотины. Остановилось.
Пауза.
Дядька (с трибуны). Вот я и говорю, хлопцы, дело здесь не в законе. А вот: дадим мы сто человек, да другие колхозы. А там и закон выйдет и покроет все.
Слушают.
Задумались.
Большой общий план.
Наплывом переходит в дорогу па окраине села.
По дороге в поле идут сто человек с котомками и связками одежды.
Вот они сто
дядек,
парубков
и девчат.
На окраине села колхозники со знаменами молча смотрят вслед. Видно, что проводы закончены.
Довженко А. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. М.: Искусство, 1966.