Первый шедевр украинского кино сломал традиционную структуру фильма, полагаясь исключительно на поток идей и чувств, а не на конфликты между персонажами. Нельзя полностью объяснить конкретное значение образов и символов «Арсенала» — как передать словами образность, ритм и аромат стихотворения, — но все-таки для полного понимания фильма необходимо знать историю тех дней.
Как гений Кольриджа преобразовывал все, что Кольридж читал, — хоть чтение его и бывало случайным, — в великие стихи, так и у Довженко самые разнообразные элементы стали зерном для помола на его мельнице. Фольклор, политические карикатуры (нельзя забывать довженковские карикатуры в газетах), впечатляющая сила документов, политические трактаты, дневник Николая II, мемуары — все это было подчинено пылу творческой личности и превратилось в личный опыт. Темам и элементам «Арсенала» не подходила ни одна из принятых форм фильма (Довженко говорил, что материала в «Арсенале» хватило бы на пять-шесть фильмов). Фильм и не претендует на единство формы, а пользуется разнообразными методами — некоторые из них никогда ранее не применялись в кино — и достигает такой цельности и такой силы воздействия, которых не добивались и режиссеры, уделявшие вопросам формы гораздо больше внимания. Оператор Демуцкий сиял «Арсенал» так, будто сам он тоже Довженко, то есть не стесняя себя никакими рамками, не придерживаясь поверхностного единства, а освещая множество концепций и символов такой живой и яркой фотографией, что, по общему признанию, в фильме есть ощущение схваченной реальности. Не все образы фильма доходят до зрителя при первом просмотре. Критик Джеймс Шелли Гамильтон говорил: «Эта картина, как музыка или поэзия, проявляет свое значение медленно, постепенно, все более красноречиво и трогательно с каждым разом, как ее смотришь». А Анри Барбюс в своей книге «Россия» посвятил «Арсеналу» восторженную главу, — вот что, в частности, говорил он о структуре фильма: «...даже когда исчезает связующая нить, не исчезает чувство драматизма, которое все усиливается и обладает единством и отчетливостью, необходимыми для понимания драмы...»
Некоторые моменты «связующей нити» зависят от немедленного узнавания значения зрительных деталей, образов: например, портреты Тараса Шевченко, которые несут украинские националисты. Комментарий Довженко состоит в том, что портрет-икона сам задувает лампадку, поставленную перед ним, так как для Шевченко отвратительно использование его имени в подобных целях. Но большинство образов не нуждается в дополнительных знаниях: пронизывающие сцены кошмара, творящегося на фронте, и нищеты, царящей дома; поезд, в котором едут отчаявшиеся, возвращающиеся домой солдаты (может быть, они наводят на мысль о Республике людей, оставшейся без руководителя), Тимош (сильно сыгранный Свашенко), представляющий собой украинского рабочего, который сражался в чужой битве и научился сражаться в своей; говорящие лошади и стремительный бросок к могиле; вопросы, обращенные прямо к зрителям; и «Арсенал» — одновременно исторический факт и всеобъемлющий символ героической борьбы за социализм. Величайшее нововведение «Арсенала» заключается в мужестве Довженко, построившего фильм на образах, наполненных поэзией, схваченных в момент наивысшего напряжения, динамически варьирующихся от кадров спокойных, как памятник или смерть, до эпизодов таких быстрых, что дыхание захватывает и сердце бьется учащенно, как в минуты сильного волнения или страха.
Когда фильм впервые вышел на экран, к нему отнеслись как к техническому эксперименту, но со временем эта лента стала шедевром украинской классики. «Арсенал» редко показывали за пределами Советского Союза, однако в нашей стране ему повезло: он приобрел первоклассных критиков (первыми среди них были Джеймс Шелли Гамильтон, Александр Бакши и Гарри Алан Потемкин) и постоянно расширяющийся круг поклонников американцев. «Арсенал» приобрел почти тех же приверженцев и по тем же причинам, что и панно Пикассо «Герника», выставлявшееся в Америке. В этих двух работах много общего: неослабевающая ненависть к насилию, страстный лиризм, пламенный гуманизм, сочетание всеобщего и национального в самом глубоком смысле этого слова, а также художественная выразительность формы — все это первоначально потрясает и притягивает, а затем при дальнейшем изучении значительность произведения Довженко ощущается все сильнее.
Лейда Дж. Поток идей и чувств // «Арсенал». М.: Искусство, 1977.