— Ну что ж, отлично, можно снимать, — произносит режиссер на полном серьезе.
Мы переглядываемся, озадачены. Мы — это Петр Алейников, Иван Кузнецов, Евгений Немченко и я.
Подрепетировав и прогнав пару раз текст нашей сцены, мы явились на первую репетицию по фильму «Небо Москвы» к режиссеру-постановщику Юлию Яковлевичу Райзману в номер куйбышевской гостиницы.
«Интересно, думаю я, неужели мы так здорово все сделали, что...»
— Так как, друзья, согласны?
Пауза.
— Молчите? Тогда давайте вместе подумаем.
Мы умолкли, готовые выслушать все, что выскажет нам режиссер.
— Вот Соболевский... Ведь надо помнить, что капитан Гончаров это хоть и товарищ Стрельцова, но старший товарищ. По возрасту, по чину, по положению.
— Я понимаю, Юлий Яковлевич, но ведь они боевые товарищи, друзья, — пытаюсь я оправдать свои интонации.
— Да, и все-таки...
Действительно, я сбился на этакий приятельский тон, забыв о своем положении командира.
И так один за другим разбирается каждый персонаж.
Юлий Яковлевич так краток, точен и ясен, что буквально за несколько минут нам становится понятно, как мы в общем поверхностно и неточно пробежали по тексту и как это, оказывается, далеко от того, что должно быть по-настоящему. ‹…›
Его лаконизм и корректность смущали меня поначалу. С этим приходилось встречаться в кино не слишком часто. ‹…›
Юлий Яковлевич строг, непреклонен, и в то же время он считает тебя как бы равным мастером твоего, доверенного тебе дела. Два-три слова, острое, строгое внимание, а ты — думай сам. И никаких наставлений, длинных поучений и лекций. Все спокойно. Кратко и, главное, «без крика».
Соболевский П. Из жизни киноактера. М.: Искусство, 1967.