У необуржуазности миловидное женское лицо. Прекрасная половина лучше приспособлена к плавной эволюции, привычнее к конвенциональному труду с девяти до пяти, аккуратнее водит и вообще позитивна от природы. Медленные 70-е были воистину женской порой, что и обозначил фильм Георгия Натансона «Еще раз про любовь», тонкая шпилька патриархальным предрассудкам. В ожидании новой стагнации зимний сценарист Рената Литвинова и режиссер Вера Сторожева переложили аэродраму влюбленной стюардессы на современность и назвали «Небо. Самолет. Девушка».

Самая сложносочиненная из современниц, Рената Литвинова не могла не переложить на новый лад это совместное творение самой манерной актрисы и самого умного драматурга поздних 60-х — ибо верхним чутьем провидела приближение новой эры женоцентризма с ее горючей тоской по коротким встречам, щетине под ладонью и ботинкам сорок шестого размера в прихожей.

Без боя отняв у мужчин бритье, сигареты, водку и автомобиль, русская женщина внезапно осознала, что хотела-то именно боя. Чтоб спорил и упирался, и вопил про кривое веретено. А он, напротив, вянет-пропадает, питается йогуртами и строчит пьесы еще раз про любовь, сжигая их затем в микроволновой печке.

Вняв неба содроганье и гнетущую фасбиндеровскую вторичность мужчины, Рената привычно вздохнула всем ртом и облачилась в синее с кокардой. Суфлейная охотница в секси-униформе стала ее персональным амплуа с самой первой роли у Киры Муратовой. После трех докторесс — Лилии, Офелии, Альбины, призраков смерти в белых одеждах, она теперь играет призрак жизни с витальным и действительно вульгарным именем Лара (следующей, вероятно, станет девушка-крупье в алом жакетике, тоже очень смертоносная). Призрак блуждает застенчивой павою в поисках чего-то матерого, материального, мясного, что можно будет овеять прохладной мятою дыханья, выпевает безжалостное «нет-нет-нет» влюбленному командиру корабля и всей душой мечтает притвориться домашним клубочком, а не распорядительницей бала, собственноручно сочинившей эту зимнюю пустоту залов прилета и двигающей вокруг себя послушные фигурки смертных. Так из холода и прозрачных аккордов композитора Шелыгина свивается основной парадокс картины: зримость и осязаемость театральной, до ногтей искусственной фосфорической женщины и фантомное мерцание ее земного, здешнего, заурядного мужика.

«Бывает, хочется сказать: „Я так люблю тебя“ — и некому сказать», — посожалеет актриса-сценарист в интервью «Афише». «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу», — так, между прочим, заканчивалась недопетая Дорониной песня из фильма-69. Девиз-послание женщины деловых времен идеальному, сотканному из журнальных вкладок принцу. Треть века назад он был физиком, укротителем стихий и ничтожно малых величин, высоким и саркастическим позером в элегантном галстуке на каждый день. Сегодня герой Ее романа — неторопливый и постоянно осклабленный стрингер с ленцой и напускной отмороженностью, путешественник по горячим точкам и эрогенным зонам. Чтоб не напоминать лишний раз, чьи в этом лесу шишки, сценаристка-стюардесса вместо песни о самом лучшем, самом гордом и самом придуманном споет ему «Если все не так, если все иначе» — без голоса споет, на одном сливочном темпераменте: королеве нет нужды рисоваться, свита и без того легкими, умелыми штрихами опущена ниже ватерлинии. Влюбленный командир мутировал в хлюпика с печатью тайного, интимного алкоголизма на челе (Михаил Олегович Ефремов, непревзойденный исполнитель кулуарных пародий на отца, получил наконец-то шанс развернуться на публике). Наперсница Мышка из жертвенной девушки вечного второго плана оборотилась голубой воришкой-вымогательницей косметичек, брошек и прочей дамской мелочевки. Бывший муж стал бывшим любовником, после чего его регулярные намеки на былую связь начали выглядеть не жалко, а паскудно: понимаешь, старик, дело прошлое, мы с тобой взрослые люди… В таком-то зверинце как не полюбить буфетчика Петрушу — пустоватого, как все военные корреспонденты, ферта с красным вином в рукаве.

Не упокоенный вовремя последний герой нелеп, как шляпа Боярского или сорокалетний Децл. Обложечный маскулинизм революционных десятилетий меркнет с наступлением эры рутинного роста. Инфернального физика-страстотерпца 60-х ждет стезя научного работника среднего звена, авантюрного военкора 90-х — доля мастеровитого репортера и вечного номинанта на «ТЭФИ». Время танцора передает палочку веку воды и сердечной недостаточности.

Времени принципиального и жалостливого взгляда тов. бортпроводницы. Рабы внутреннего сгорания. Мисс Февраль-2003.

Сгорела-то она в финале так, для проформы, в укор и назидание флибустьерам-теоретикам. Русалочки не горят. Ломкость рук, и никакого мошенства.

Горелов Д. Белая кошка, черный кот // Известия. 2003. 13 марта.