Когда делается крутой поворот и учитель становится комичен? ‹…›
В фильме А. Коренева «Большая перемена» учитель Нестор Петрович Северов (Михаил Кононов) просто должен был стать комичным, потому что драматический пафос 60-х стал уже невозможен. Невозможен в адекватности восприятия, хотя плохо скрываемая патетика физически появляется и в более поздних картинах. ‹…›
В «Большой перемене» ‹…› авторы подошли к теме не с парадного крыльца. И даже не с бокового входа. Они просто по-мальчишески влезли в школьное окно, как это сделали Леднев с Ганжой в самом фильме.
Здесь переворачивается все. Взрослые ученики, ушибленный жизнью учитель истории Северов (как и «историк» Мельников, и в том же 9-м классе!) с его пародийно-плакатной любовью к женщине («Разрешите Вами восхищаться. Я наблюдал за Вами семь дней и пришел к выводу, что Вы меня достойны»). Работа в школе для него — добровольная епитимья, хотя Нестор и говорит о ней как о призвании, о котором он просто не подозревал в своей «прошлой» жизни («Рождаюсь, баба Маня, заново»). И раздражительность Нестора теперь — не проявление «внутреннего камертона», а реакция на покушение, как ему представляется, на «величие» своей личности. Возможно ли представить, чтобы Мельников прикрикнул на своих учеников: «Встаньте, когда разговариваете с учителем!» — как это сделал Северов? А какой пародией выглядит перекличка тем сочинений из двух фильмов: «Мое представление о счастье» (в «Доживем до понедельника») и «На кого я хочу быть похожим» (в «Большой перемене») — и соответственно ответы учеников: «Счастье — это когда тебя понимают» (установление связи с другим) и «Я хочу быть похожим только на самого себя» (разрыв связи с другим, протест). В первом случае реакция Мельникова выводит эту фразу на мировоззренческий уровень для целого поколения. Во втором случае Нестор, как и должно быть в «опрокидывающем» тему кино, проявляет себя, как учитель, с худшей стороны: ставит Ганже «кол» и возвращает тетрадку с гневным возгласом: «Получите!»
Самое главное в этом переходе учительской темы в область комического — заключение всего фильма в рамки условной, временами откровенно китчевой игры в учителя и учеников. Чтобы преодолеть пафос школьного фильма 60-х, комедия должна была удариться в другую крайность — китч (так же как мода на мини 60-х стремительно сменилась на макси в 70-е. А потом джинсы отменили моду). О каких посылах в вечность можно теперь говорить? Эта игра воспринимается зрителем естественно, как идеализированное, простоватое, порой даже глуповатое, но не скучное (=фальшивое) действо. И вот что важно: несмотря на «снижающую» (если не уничижающую) образ учителя сущность этой игры в учительство, сам факт ее появления свидетельствует о той же тенденции отхода от прямолинейного высказывания с экрана. Расчет делается на сверхпонимание, отстраненную улыбку зрителя. Серьезное восприятие проповедей в стиле учителя Мельникова уже невозможно, потому Северов, при всей своей наигранности, все-таки воспринимается с симпатией. Однако и китч, как любая крайность, не мог просуществовать долго.
Михеева Ю. Несерьезное кино. Советская интеллигенция в комедиях 70-х // После оттепели. Кинематограф 1970-х. М.: НИИ киноискусства, 2009.