‹…› Кинематографическая стилистика фильма «Первый учитель», поставленного в Киргизии выпускником ВГИКа А. Кончаловским, подчеркнуто резкая, выразительно броская, принципиально «недокументалистская». Документализм как метод исследования действительности в художественной кинематографии получил за последнее время широкое распространение и у нас и за рубежом.

‹…› Творческий подход авторов фильма «Первый учитель» иной. Не хроникальная «нейтральность», а разящая действенность художественно-игрового изображения, откровенного, не боящегося натуралистических преувеличений, — таков стилистический облик фильма. Эта броскость где-то становится неприятной, с ней не соглашаешься и в нее не веришь. Так, фильм начинается поэтическими кадрами киргизских степей, показом шумящих тополей, как бы символизирующих плодоносность, жизненную силу, таящуюся в этих землях, а заканчивается тем, что единственный в селении тополь безжалостно уничтожается. Ни смыслово, ни даже формально-стилистически это оправдать нельзя. Характером Дюйшена? Художественными средствами это не доказано. Остается просто жестокость, резкость.

И все же изображение, созданное на экране, если рассматривать его как целое, впечатляет, и в главных эпизодах впечатляет сильно.

Несмотря на то, что фильм поставлен молодым режиссером, его работу отличает самостоятельность, индивидуальная определенность, независимо от того, близка она тебе или чужда.

Некоторые кадры напоминают то Бунюэля, то Вайду, но сходство это случайное, поверхностное. Картина имеет свой ритм, свое обличье, свою «походку».

Похожа ли стилистика фильма «Первый учитель» на стилистику одноименной повести Чингиза Айтматова?

Я думаю, нет.

Повесть строится как два внутренних монолога, «вмонтированные» один в другой. Сначала с нами вступает в беседу художник, мечтающий создать полотно о первом учителе, о его юных годах, а потом художник передает.

‹…› В отличие от фильма «Зной» [1963, реж. Л. Шепитько] здесь нет ни тени смягчения психологической и драматической характеристик героев. Нигде характер не превращен в характерность, драматизм в полудраматизм, и поэтическое впечатление, остающееся после просмотра фильма, возникает не только из-за пейзажей — шумящих тополей, бурлящих горных потоков (такого рода кадров немало в других, даже неудавшихся картинах), а прежде всего потому, что сохранена органичность в изображении трагических и драматических событий, слома судеб героев.

Экран доносит до нас не просто столкновение, а я бы сказал клокотание страстей героев, их неукротимую волю к чистоте жизни, к правде, которую открыл Октябрь. Повесть Айтматова передает нам эту патетику времени с большой убедительностью:
ее восприняли и актеры, и оператор, и режиссер как свою, личную. ‹…›

Вайсфельд И. Завтра и сегодня. М.: Искусство, 1968.