Если попытаться в двух словах определить суть фильма
«Мичман Панин», как и суть сценария, написанного С. Лунгиным
и И. Нусиновым, это будет рассказ о подвиге. Вернее, о радости подвига. ‹…›
Да, Панин у В. Тихонова — «шальной», озорной, горячий. Артист
не боится, что зритель отнесет смелость Василия за счет молодости, мальчишества, необузданности его натуры, далеко не всегда внимающей голосу рассудка. А разве «тихоне», рассчитывающему каждый шаг, под силу было бы выполнение такой операции?
Ведь здесь мало одной только преданности делу, готовности отдать за товарищей жизнь, здесь необходимы размах, веселая — да, веселая! — удаль, любовь к риску. И правы — тысячу раз правы — актер и режиссер, всемерно подчеркивая эти особенности панинской натуры.
Каких, например, усилий стоило Панину — Тихонову притушить
в глазах веселую и озорную усмешку при рапорте капитану своего корабля в Гавре. Ведь только что, увидав приближающегося командира, он стремительно распустил строй моряков, в числе которых находились переодетые в форменное платье спасенные
им тринадцать. Он знает, что за это «Разойдись!» ему влетит, что сейчас нужно быть как можно серьезнее, даже печальнее, хотя бы
по виду. Но попробуй избавиться от этого буйного, веселящего, как вино, чувства радости победы, счастья исполненного долга!
Можно поспорить с авторами фильма, стоило ли заставлять чуть было не опоздавшего на корабль — из-за схватки с конвоем — мичмана Панина эффектно перелетать, словно птица, с пирса
на уже тронувшийся катер. Можно даже протестовать против этой (и не только этой) дани приключенческому жанру.
Но ведь привлекательность и сила образа, созданного В. Тихоновым, не уменьшилась бы оттого, что актер, органично и увлеченно отдаваясь романтической стихии роли, попытался бы показать,
как нелегко дался Панину подвиг. И нередко эта тема убедительно звучит в фильме. Вспомним несколько раз проходящие через фильм — подчеркнутым повтором — кадры: Панин молча, в тяжелом раздумье полулежит в каюте, в который уже раз отыскивая выход
из безвыходного, казалось, положения. И лицо его в этот миг становится каким–то немолодым, бесконечно усталым, суровым. И мы понимаем, какой ценой даются ему выдержка, спокойствие, невозмутимая веселость, в то время как все ближе и ближе надвигается опасность к спрятанным в котле тринадцати большевикам.
А разве не великолепная находка режиссера и исполнителя эпизод
в каюте Панина, когда к нему прибегает шпионящий боцман Савичев (эту роль выразительно играет Л. Кмит) и нам дают крупным планом лицо спящего Панина, побелевшее, заострившееся, словно восковое лицо человека, которого даже и во сне не оставляют мысли об опасности, напряжение всех физических и душевных сил.
Медведев Б. Один и тринадцать // Искусство кино. 1960. № 6.