С самого начала работы над ролью Усужимы я старался проникнуться восточным колоритом и овладеть подлинной интонацией японской фразы, характером жеста. Мне приходилось видеть спектакли, в которых восточные люди изображались все совершенно одинаково. У всех бывали раскосые глаза и сложенные на груди руки: этого считалось достаточно. Но то, что легко дается, ни к чему не приведет, кроме штампа. Нужно было «влезать в шкуру» персонажа. Я начал с изучения японского языка и добился, что по-русски и по-английски говорил с японским акцентом. Хотелось избежать «самодеятельности» в основе роли. Я рассчитывал на зрителя, знающего языки: тогда самая незначительная оплошность могла провалить весь образ. К нему не было бы доверия. Мне как актеру было важно ощущение подлинности во всем. У меня был консультант, который прежде жил в Японии. Он мне помогал, но этого, конечно, было недостаточно. И я слушал пластинки с записями японских песенок, ловил характер речи в стихе, в песне. Применял это к языку Усижимы: как он мог произносить то, что я слушаю. Потом перевел на японскую фонетику все реплики Усижимы.
Это была первая и очень существенная ступенька к перевоплощению. Ее характер был не только технический, хотя без актерской дикции осилить это нельзя. Я просмотрел много фотографий: военные стоят в разных позах, с разными жестами, но нельзя механически подражать и брать жесты вообще. Нужно понять, почему такой жест, а не другой; откуда он исходит, чем этот человек сейчас живет, о чем он в это время думает: то ли посылает кого куда-то, то ли желает подозвать? Или это возмущение? И по фотографиям я вскрывал его состояние, и тогда жесты обретали жизнь. Я выражал то или иное состояние в каких-либо обстоятельствах, где жесты фальшивые, показные, не настоящие.
Я сравнил бы эту стадию поисков с работой часового мастера. Пока все не подготовил, не мог заняться выражением замысла, идеей образа. ‹…›. Я вглядывался в случайно встречавшихся мне японцев и наблюдал за ними. ‹…›.
В фильме был момент, когда полковник отпускает русскому офицеру вынужденный комплимент. В сценарии эта реплика сопровождается ремаркой: «Сделал широкий жест в сторону караула».
И вот начинаешь думать: а какой это жест? Ведь русский офицер сделал бы по-своему, а этот сделает не так. Я стал искать этот жест и задержал съемки, так как не мог начать, пока мне не стала ясно видна рука Усижимы, указывающая на советских воинов. Тем более что до этого момента у меня все было сделано точно. В фильме видно, как пальцы рук работают, как вся ладонь жестикулирует, когда он объясняет, как вся кисть работает. Больше работает кисть, чем вся рука. Но жест еще не появлялся, и я продолжал поиски. Я попросил японца, который снимался в фильме в роли адъютанта, помочь мне. Но какие бы жесты я ему ни показывал, он все говорит: «Хорошо, хорошо». Он не понимал, чего мне хочется, и я не мог ему объяснить.
Наконец пришел последний съемочный день, и было обидно, что я не мог найти этот последний штрих. А я знал, что, если сделаю его неверным, он заглушит все остальное. Да, один неверный жест разрушит полноценность, верность национального колорита. Тогда я стал ходить за этим японцем, который играл адъютанта. Наблюдал: может, так найду этот жест. Время все шло. Я прибегал к самым разным приемам: подсылал к нему ассистента, чтобы он с ним разговаривал, а сам следил — вдруг появится жест? Пригласил его в бильярдную. Он пошел. Мы сыграли несколько партий. Я выбился из сил: ничего не находил. И совершенно случайно, когда мы уже кончили играть, я увидел в окно, что по перрону станции шел кассир. Я говорю своему партнеру:
— Вы хотели бы получить деньги за съемку?
Он отвечает:
— Да, хотел, хотел.
Ездить за деньгами было далеко, а кассир не всегда сидел на месте.
— Вон идет кассир.
Он смотрит в окно, потом поворачивает ладонь и показывает вывернутой кверху ладонью.
– Вот этот? — говорит.
Я очень обрадовался и кричу:
– Этот, этот!
Он побежал получать деньги, а я получил большее — характерный японский жест. Он вывернул ладонь кверху — конечно, это не русский жест.
Это было концом работы над ролью: все жесты теперь были японскими. И когда, посмотрев фильм, стали говорить: «Да, получился хроникальный образ. Вот достоверность настоящая», — я знал, чего это стоило.
Свердлин Л. Статьи. Воспоминания. М.: Искусство, 1979.