Работы Асановой возвращают понятию «дебют» его изначальное значение — так много в них поистине юношеского волнения. Не случайно два первых ее фильма — о школьниках и о школе. ‹…›
Но и фильмы Асановой вряд ли можно назвать «школьными». Кино ведь давно уже разгадало «самоигральность» школьной темы. Герои таких «школьных» фильмов неизменно обаятельны (дети ведь!), а обстоятельства — безошибочно узнаваемы (все учились!). Асанова, однако, не стала снимать такую вот хрестоматийную киношколу. Школа в ее фильмах — это особый мир, удивительный и прекрасный, увиденный глазами пристрастными и пристальными, увиденный как будто впервые. Режиссер с самого начала отбрасывает назидательность и снисходительное всезнайство. Она словно нарочно оставляет в стороне весь массив так называемых «школьных проблем», исправно переносимых из картины в картину. Она не ищет ни «трудных подростков», ни учителей с «устарелыми методами «воспитания». И если, вопреки своим желаниям, находит в сценарии кое-что из этого ряда, то придает общим местам необщее, своеобразное звучанье. ‹…›
Иногда она выражает свое чувство стилем одическим и даже отчасти высокопарным. Но только иногда. Чаще же любовь заставляет ее, минуя частности, сосредоточиваться на главном. А главным ей видится то особенное качество отроческого возраста, которое иначе и не назовешь, как очарованность души. Ее герои словно бы замерли неустойчивом равновесии между детством и взрослостью. Их глаза широко распахнуты, а движения замедленны. И Асанова ни на что не променяет возможность уловить, как из неподвижности замершего взгляда рождается глубина зрения, из нескладности движений — определенность жеста, а из неуклюжести отношений — чувство и поступок.
Первый фильм назывался «Не болит голова у дятла». Его сценарий написал Юрий Клепиков. ‹…›| В фильме Асановой и Клепикова Сева Мухин, ученик седьмого класса, учился играть на барабане. Впрочем, так ли? О том ли была речь? Фильм ведь не стал рассказом о смешных приключениях незадачливого барабанщика. Как не стал он и глубокомысленной притчей о детстве будущего музыканта. Не сковывая себя жесткими рамками жанра, авторы всматривались в своего героя удивленно, восторженно и наивно. ‹…›
Сева Мухин, по прозвищу Муха, застигнут в момент перехода, перемены — между седьмым классом и восьмым, между весной и летом, между музыкой и любовью. Режиссер останавливает это краткое мгновенье, придает ему длительность и объем, для того чтоб и мы вместе с ее героем ощутили себя в движении и беспокойстве.
Мир, зафиксированный камерой оператора Дмитрия Долинина, — это мир, увиденный самим Мухой. Поэтому при встрече с Ленинградом, показанным в этом фильме, неизбежно чувство первооткрытия. Город не позирует, не выставляет напоказ свои всемирно известные красоты. Он скромен, неярок и уж никак не эффектен. Но взгляните — и вы увидите ленинградский воздух! Вот он: перетекает теплой, колеблющейся волной из жаркого оранжевого полдня во влажный синий вечер и дальше — в зябкую и короткую белую ночь.
Дыхание города сплетается с дыханием героя фильма. ‹…› Именно для него скрипят сейчас старинные ворота, для него солирует неугомонный дятел, для него поёт флейта джазиста. Ритм города, его многоголосая и могучая мелодия завораживает Муху и требует его к самой что ни на есть «священной жертве». Тогда-то он и садится за барабан, тогда-то он и берет в руки палочки. ‹…›
В его игре нет, конечно, сознательного замысла, умысла, расчета, но автору фильма ясно (и она это делает ясным для нас), что в неумелом мелькании двух деревянных палочек живет великая и страстная мысль. Соревнуясь с дятлом, Муха хочет понять дятла. Он хочет понять все вокруг — и себя самого тоже: свои радости, горести, первую любовь. ‹…›
Эта завороженность, очарованность, нацеленность вовне — от себя к веку — составляет, по Асановой, неизбежный и может быть, самый важный этап человеческой жизни.
Владимирский Б. После детства // Аврора. 1977. № 8.