Впервые я встретилась с Марком Семеновичем в фильме «Сельская учительница». Мы создавали душу человека. А что может быть дороже в искусстве? ‹…›
Необычайно человечный и поэтический сценарий Марии Смирновой давал прекрасный материал для создания образа чистого, нежного, типичного для русской действительности ‹…›.
Начались съемки. Оказалось, что всех нас объединяло общее преклонение перед трудом учителя. Я убеждена, что это особая профессия и даже не профессия, а потребность души, особый человеческий талант.
Не так просто каждый день отдавать себя юным душам — неспокойным, мятущимся, задающим тысячи вопросов, на которые у тебя должен быть обязательно ответ!
На съемках с меня буквально снимали пылинки: я была учительница Варвара Васильевна! В поисках образа мы шли от эпиграфа, которым Донской предварял фильм: «Мне кажется, что если человеку долго внушать хорошее и делать это от чистого сердца, то любой, даже самый плохой человек переменится».
Внушать хорошее... А как внушать? Наверное, учитель прежде всего учит собой, своими хорошими чувствами к людям, к своим ученикам. И мы с Марком Семеновичем искали доброго взгляда, ровной, спокойной интонации, скупого жеста, тихого голоса, то есть добивались интеллигентности образа. Искали этого же и в костюмах — скромных и простых.
Я человек по натуре энергичный и темпераментный. Я бываю всякая: порой лишние жесты, разбросанность... Но здесь я легко шла за режиссером, так как понимала, что в собранности, ровности, доброте — правда характера Варвары Васильевны.
Почему я вспоминаю о работе с Донским с теплым чувством и радостью?
Создание характера — процесс тонкий, требующий большой душевной отдачи. И здесь важно буквально все: пробы, поиски грима, костюма, не говоря уж о внутреннем состоянии актера.
Часто режиссер приглашает пробоваться на роль сразу нескольких актрис: сегодня — две, завтра — три и т д. И ты видишь, как на твою роль пробуются совершенно разные актрисы и по внешности и по внутреннему складу. Они сидят за тем же гримерным столом, перед тем же зеркалом, надевают такие же костюмы и парики... И это ужасно! В результате остается горечь и досада, и ты увядаешь. Играть же нужно сейчас, немедленно (в кинематографе почти нет времени для подготовки!). А играть хорошо можно только при полной духовной свободе, а ее уже нет — душа увяла. Вот этого никогда не допускает Донской. Я до сих пор не знаю, была ли еще актриса на роль Варвары Васильевны. И работала спокойно — никто меня не волновал и не мешал.
В роли не все получалось сразу. Мне было много лет, когда снималась «Сельская учительница», а я должна была прожить жизнь человека от шестнадцати лет до глубокой старости. Но как ни странно, пробы молоденькой Вареньки прошли очень хорошо. Я сразу оказалась под дружеским солнцем и режиссера и оператора.
Картину снимал Сергей Урусевский, художник вдохновенный, по-особенному влюбленный в свою работу и в образ Варвары Васильевны.
Помню, в костюме и гриме я вошла в павильон и остановились. Момент страшный. Как раз решается, «та» ты или «не та», поверят в тебя или отринут... И вдруг чувствую, что Донской и Урусевский увидели во мне то, чего сама в себе я еще не осознала,— существо юное, открытое, незащищенное. Их вера была безгранична. Никогда не забуду, как Урусевский, человек скупой на слова и похвалы, сказал:
Мне очень нравится ваше лицо!
А лицо у меня совсем простое, черты неправильные, да и фигура далека от канонов красоты. И вдруг мне женщине совсем обычной, эти слова говорит не кто иной, как оператор!
С пожилой Варварой Васильевной было сложнее. В пробу включили сцену, где она сидит рядышком со старым сторожем школы Егором (роль эта великолепно удалась П. Оленеву) и беседует. Тут я сыграла Варвару Васильевну очень старой женщиной — седой парик, всем потухшие глаза. Это было неверно. Мы тогда ошиблись.
Про некоторых старых людей не скажешь, что это старик или старуха. Они живые, доброжелательные к людям, сохранившие интерес и вкус к жизни. К ним интересно пойти, поговорить, посоветоваться... В этих людях всегда горят огоньки человеческой мудрости. Варвара Васильевна как раз из такой породы людей. Она все время с детьми, полна их интересами, мечтами, открытиями. Понимает, поддерживает их и часто повторяет фразу: — Это прекрасно, дети мои!
Такой предстает перед нею жизнь, и она живет, чтобы воспитывать это прекрасное в молодых сердцах. И, конечно, я должна была играть человека старого, но с молодой душой. На съемках мы это поняли и именно так строили роль.
Поиски образа шли различными путями. Как сделать меня старой, с глубокими морщинами и одутловатостями под глазами?
Решили применить пластический грим. Для этого с меня нужно было снять маску. Повели меня в какую-то комнату, я легла на деревянный топчан, гример залил лицо жидким гипсом, оставив в носу две дырочки через которые я должна была дышать, чтобы не задохнуться. Приказал не шевелиться. Лежу тихо, масса затвердевает на лице, и вдруг чувствую, что мертвею что я где-то там, под землей... дышать нечем... Страшно.
Чего только не вытерпишь ради искусства! Наконец маску содрали, но вместе с ней что-то ушло и из меня. Существуешь уже с сознанием, что посмертная маска снята, что же дальше? И нужно ли это «дальше? А тем временем художник колдует над гримом. Помню, когда меня готовили к пробам молоденькой Вареньки, то сначала слишком подтянули кожу. Лицо сделалось молодое и круглое. Я стала похожа на репку. Потерялись морщинки, делающие лицо индивидуальным не похожим на тысячу других. И мы отказались от подтяжки. Грим был изменен. Так же и с этими мешками и морщинами. Когда все было готово, я поняла, что они были лишними на лице и очень мне мешали. Весь процесс изготовления маски что-то убил во мне. Я чувствовала себя грустно и унизительно. Донской, как человек тонкий и деликатный, понял мое состояние, грим был снят. Мы решили искать правды образа иначе — переменами ритма. Готовясь, например, играть молодую Вареньку, я долго себя тренировала, много ходила, стараясь двигаться легко, свободно. Мне необходимо было выработать стремительную походку, ощущение юношеской готовности, порыва.
В старости движения замедлились, походка стала тяжелее, когда-то широко открытые глаза сузились, появились очки (Варвара Васильевна за свою жизнь просмотрела тысячи тетрадок!), голос стал ниже... Поиски нужного ритма стали трудными. Поспорили даже с Марком Семеновичем на бутылку шампанского — удастся ли мне хорошо, правдиво сыграть старую Варвару Васильевну?
Он проспорил и, кстати, до сих пор не отдал долга. Но я прощаю эту забывчивость моему мэтру и готова приготовить для него бочонок шампанского, лишь бы сыграть подобную роль.
Что бы ни снимал Донской, он всегда стремится выявить в жизни хорошее, показать в человеке доброту, преданность, чистую любовь...
«Сельскую учительницу» принимали очень хорошо. Зрители в своих письмах выражали благодарность за картину, впервые верно показавшую труд учителя. «Теперь нам стало легче работать,— писали педагоги, — вы сказали нам своей картиной слово благодарности». Стоит ли говорить о том, какую огромную радость и удовлетворение испытывали мы, читая эти строки.
Марецкая В. Поиски прекрасного // Марк Донской. М.: Искусство, 1973.