Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Человек оттепели: явление первое
Об идеологической парадоксальности «Аттестата зрелости»

Валентин Листовский, герой фильма Т. Лукашевич «Аттестат зрелости» (1954), совершает ряд проступков, за которые он подвергается общественному осуждению. И одноклассники и учителя рассматривают случившееся со своим бывшим любимцем как глубокое падение. Вскоре и сам он признает свою страшную вину. В чем же она состоит? Валентин, ученик выпускного класса, наделенный привлекательной внешностью и многими талантами, зазнался, возгордился, нагрубил учительнице, не выполнил комсомольского поручения, а вместо того, чтобы покаяться в своих ошибках, стал критиковать весь коллектив. Вот и всё. И за это у него отбирают комсомольский билет и приговаривают к своеобразной гражданской смерти. От Валентина откажется любимая девушка. А комсорг Женя Кузнецов заявит: «У меня был друг, а теперь он умер»...

Оценивая это сегодня, трудно не возмутиться кричащим несоответствием между малостью содеянного и жестокостью наказания. Кажется, будто речь идет о нравах какого-то экзотического племени. Остается свести всё к сталинизму, к прокурорскому энтузиазму одураченных юнцов, обслуживающих циничную доктрину. Ведь их сходки так похожи на товарищеские аутодафе послевоенных лет: та же смехотворность обвинений, то же конечное единение инквизиторов и подсудимых. А разве Женя Кузнецов не кажется хорошо знакомой фигурой?

Город, где живут герои «Аттестата», расположен у подножья каких-то неназванных гор. Это обстоятельство всплывает только один раз, в начале фильма, когда десятиклассники организуют альпинистскую вылазку. Впервые оказавшийся в горах Валентин держится слишком самоуверенно, в азарте восхождения нарушает страховку и срывается со скалы. Рискуя собой, Женя спасает своего незадачливого друга. И в школьной жизни Валентин, стремясь выделиться на фоне сверстников, совершает один неверный шаг за другим, но по-настоящему повисает над пропастью, когда на собрании делает попытку обелить себя, обвинив в ошибках комсомольскую организацию. И тогда именно Женя первым произносит роковое слово: «Исключить...» Комсомольцы выслушивают этот приговор оторопело: ведь поначалу никто не ожидал такой развязки, но затем дружно поддерживают своего вожака.

В этом ракурсе «Аттестат зрелости» выглядит наставлением в картинах, где строго нормировано всё — вплоть до особой гигиены чувств. Здесь нет места для милости к падшему или для сомнения в справедливости наказания — есть только разрешенное сочувствие тому, кто уже получил по заслугам. Кульминацией, как и следовало ожидать, становится полное раскаяние героя. И эта бескровная лоботомия, удаляющая нарост индивидуализма, предстает на экране как абсолютно нравственное и благотворное действо.

Похоже, что время сделало из фильма удивительный перевертыш. Условная агитка, образец упадка «большого стиля» (куда подевались живость и наблюдательность, свойственные лучшей работе Татьяны Лукашевич — ее знаменитому «Подкидышу»), превратилась в чистейшей воды факт саморазоблачения воинствующего коллективизма. Однако эта зеркальная симметрия не выдерживает серьезной проверки.

Версия о хорошо исполненном идеологическом заказе начисто опровергается современной фильму критикой. Р. Зусева писала о непростительной художественной слабости положительных персонажей, которая, по ее мнению, приводит к подмене конфликта: «Фильм должен был отразить победу здорового школьного коллектива, сумевшего в силу своего превосходства убедить зазнавшегося, избалованного юношу в том, что без коллектива нет радости, нет уверенности, нет, наконец, настоящей жизни. Вместо того фильм рассказал зрителям о столкновении яркого одаренного школьника с товарищами, во многом уступающими ему по уму, силе чувств, характеру и способностям»[1].

Ещё жестче формулирует свои претензии А. Грошев: «...такая трактовка образа Листовского, в которой проскальзывает в своеобразной форме культ личности, неправильна и может вызвать у молодежи не осуждение индивидуализма, а сочувствие ему и вредное подражание яркому герою-эгоисту»[2].

Во всех рецензиях один и тот же мотив: недопустимое обаяние отрицательного персонажа, но без внятного объяснения—чем он может увлечь зрителей? Плащом Демона на школьном карнавале и другими «постановочными эффектами», за которые упрекает режиссера Грошев? Яркой внешностью исполнителя? Всего этого никогда не было достаточно для серьезного зрительского интереса. А он был. О чем свидетельствуют не только данные кинопроката, но и небывалая педагогическая озабоченность кинокритики, которой в своих «письмах в редакцию» вторил хор школьных учителей.

К счастью для нас, «проговаривается» Зусева в уже приведенной здесь цитате. Действительно, загадка обаяния героя — в силе его чувств. Но каких? Не эгоистических, конечно. Ведь самый глубокий и страстный коллективист в фильме — это не Женя и никто другой из положительных друзей Валентина, а он сам. Все остальные проигрывают ему, потому что живут готовыми убеждениями, а к нему его вера приходит через большое страдание. Двадцатилетнему дебютанту Василию Лановому в этой роли явно нехватает профессионализма, но созданный им контраст между Валентином Листовским в начале картины — гордым, красивым, самоуверенным, и жалким, сломанным и униженным — на выпускном экзамене, где он сквозь слезы лепечет о великой силе коллектива, этот контраст потрясает...

Абсурдная суровость наказания, такая, будто речь идет о нарушении священного, осознание героем своего мальчишеского индивидуализма, как смертельного греха, экстатическая глубина раскаяния, желание полного духовного растворения в Общем — все эти образы, присутствующие в фильме, не поддаются описанию ни на каком языке, кроме религиозного.

Трояновский В. Человек оттепели: явление первое // Киноведческие записки. 1995. № 26.

Примечания

  1. ^ Искусство кино. 1954. № 9. С. 34.
  2. ^ Там же.
Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera