Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
«Чужие письма»
Фрагмент сценария

Вера опять ждала его на остановке. Пропустила два автобуса. Это было унизительно. Она повторяла про себя: «Всё, конец, лето кончилось, и любви конец», но находила причины, чтобы еще секунду подождать. Это было унизительно обыкновенностью — случилось то, что можно было предвидеть, предчувствовать, и все знали, все предупреждали... Даже если он придет, догонит, — он весело извинится, а она будет смотреть диковатыми, непрощающими глазами, будет глупо кивать и не позволит себе ни расплакаться, ни прогнать его прочь.

История старая как мир.

Тяжелая сумка, тяжелые книги, да еще дыня. И ветер треплет волосы и слезит глаза. Скоро первое сентября. И то хорошо. Будет учебный год, все расставит по своим местам, лету конец, и всему конец. Законный распорядок, смена времен.

Он ворвался за ней в автобус, когда захлопывались двери.

— Прости, я опоздал?.. Ты обиделась? Ну скажи, что ты обиделась. Скажи что-нибудь.

Он сел рядом. Вера отвернулась, смотрела в окно. Он вертелся, оглядывался. Потом примолк. У нее слова застревали в горле.

— Я не обиделась, — наконец выдавила она.

— А куда мы едем?

Автобус, миновав кварталы новых домов и железнодорожный переезд, выполз на окраину, на крутую немощеную улицу. Тяжелые ветки яблонь свешивались из-за заборов. Золотые шары в палисадниках сияли в предзакатном солнце беспечно, великолепно, будто осени не будет, и всегда им так сиять.

Игорь, конечно, забыл, куда они едут. Он смотрел, как экскурсант, на открывшийся за холмом ослепленный закатом собор, нет, он смотрел умиленно, прощально на тихую улицу с водопроводной колонкой и козой, привязанной к колышку, он смотрел взглядом приезжего, москвича. А она тут живет. И смотрят они по-разному. И зачем она его тащит к старикам? Он, вероятно, думает, что она его как жениха везет показывать.

— Ты можешь не ехать. Это я обещала.

— А, вспомнил. Они тоже учителя?

— Нет, правда, ты можешь не ехать.

— Но мы уже едем!

Теперь они не ехали, а шли, спускались по деревянной лестнице и по кривому переулку к самой старой улице предместья, к Мельничной. Там жили старики.

— Да, тоже. Они тоже учителя, — сказала Вера, и вышло со значением, с обидой — непонятно на что. — Это наш бывший директор и учительница литературы. Анна Трофимовна. Мой друг. С этого года на пенсии. Ты можешь не идти, это совсем необязательно, правда...

— Но мы уже пришли.

У забора Вера остановилась и прислушалась. С террасы долетал звонкий знакомый голос:

...Тогда, не правда ли, в пустыне,
Вдали от суетной молвы
Я вам не нравилась... Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?..

Вера обошла дом и глянула в щелку забора. Ее ребята, ее девятиклассники, трясли яблони и тащили к дому тяжелые корзины. Двое пилили дрова. Один колол, и щепки летели в девочек, что отдыхали тут же на траве и подпевали магнитофону.

— Мои... Сами приехали. Даже мне не сказали...

Вера растерялась. Хотела взять у Игоря сумку и дыню, но он не отдал. Он с любопытством разглядывал ее взрослых учеников и не догадывался, что ему следует немедленно и тихо уйти. Он не хотел понимать, как это важно для нее — чтобы девятый «Б» класс не шептался о том, когда же наконец Вера Ивановна замуж выйдет или так и останется старой девой. Вдруг послышалось:

— Здравствуйте, Вера Ивановна! — девочки стояли у калитки и давно на них смотрели.

На террасе Анна Трофимовна внимательно слушала, как Зина Бегункова читает из «Евгения Онегина»:

...Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна?
Что я богата и знатна?
Что муж в сраженьях изувечен?
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?..
Я плачу... —

Зина запнулась под взглядом Анны Трофимовны.

— Не так, Зина, не то, не то, не то... Кричишь, не те слова выделяешь...

Николай Артемьевич сидел в кресле-каталке в уголке террасы и едва сдерживался, чтобы не засмеяться. Зина была крепкая, голубоглазая, загорелая, она так сжимала кулаки и с такой горячей мстительностью щурилась ему в лицо, что он подумал: «Бедный Онегин...».

— Анна Трофимовна, вот кроме вас никто правды не скажет... — они удалились в глубину дома. — Мне даже на конкурсе премию дали! — говорила Зина с такой же энергией, как читала. — Они же мне делают медвежью услугу, правда? — она заметила папиросы на подоконнике. — Николай Артемьевич опять покуривает? Ай-ай-ай! Ему же нельзя!

— Нет, Зина, это я. — Анна Трофимовна приняла у мальчиков корзину с яблоками и вздохнула. ‹…›

Зазвенел звонок. Все были наготове — сорваться и бежать.

— Вот так всегда! — Зина смотрела на Веру Ивановну. — Классный час кончается, а мы уходим от самых наболевших вопросов! — она вышла из-за парты и скомандовала: — Садитесь, садитесь, спешить некуда!

Класс нехотя повиновался.

— Зина, от каких же мы вопросов уходим? — Веру всегда удивляло, что Зину слушаются в классе. И не любят, и смеются над ней, а вот прикрикнула звонким голосом — и садятся за парты; вздыхают, поскольку знают заранее, что она скажет, а слушают...

— Ни для кого не секрет, как вели себя Антипов и Калязин летом в трудовом лагере...

— Да хватит уже об этом!

— Слышали!

— Они угнали учебный грузовик и катали по деревне каких-то девочек. Трезвые или выпивши — об этом история умалчивает.

— Да слышали уже!

— Девочки попадали, и одна даже сломала себе руку. А как они ведут себя сейчас? В городе, на танцах, например?

— Как мы ведем? — возмутился Антипов.

— Как мы себя ведем?

— Развязно, — спокойно пояснила Зина. — Я считаю, что таким не место учиться в девятом классе. Девятый класс — не для всех. И по каким таким причинам их оставили... Ведь ни для кого не секрет, что тройки по математике им натянули с больши-им трудом...

Вера съежилась и сделала усилие, чтобы встать.

— Ты, Зина, похоже, меня в чем-то подозреваешь...

Вдруг дверь приоткрылась:

— Засиделись, засиделись, Вера Ивановна, а мы вас ждем... — завуч Ангелина Григорьевна быстро оглядела притихший класс, заметила серьезные лица и вошла. — Что такое, почему не шумим, решаем важные вопросы? Пора вам закругляться, Вера Ивановна.

— Мы сейчас.

— А что случилось, ЧП?

— Ангелина Григорьевна, мы тут сами разберемся, — сказала Вера. Но она знала характер завуча. У Ангелины загорелись глаза. Это была ее стихия — помогать в трудную минуту.

— Бегункова поставила вопрос, что девятый класс не для всех, — объявила Светлана Егорова. (Она была дочерью Ангелины Григорьевны.)

Зина гордо выпрямилась. Сознание выполненного долга требовало одобрения.

— Бегункова?! — воскликнула Ангелина Григорьевна. Зина невольно вскочила из-за парты.

— Мы сами разберемся, — чуть слышно сказала Вера.

— Бегункова, сядь! И в другой раз думай, какие вопросы ставить!

— Я всегда говорю, что думаю, — отчеканила Зина и села.

— Вот и подумай! И вспомни, какой ты пришла из своего интерната! Вспоминаешь? Да Вера Ивановна из-за тебя ночей недосыпала! У девочки трудная судьба, к девочке нужен подход! Хотели тебя перевести в другую школу, нет — не дала! Хорошая девочка, очень хорошая, смотрите, как она подтянулась! Просто ангел! Вот и любуйтесь! А она за нас будет вопросы решать! — и Ангелина Григорьевна твердым шагом двинулась к двери. — Пора вам закругляться.

— Значит, мне теперь всем в ножки кланяться? — сказала Зина с места и стала собирать свой портфель. Вера медленно пошла к ней по классу.

— Просто Ангелина Григорьевна хотела тебе напомнить, Зина, что люди меняются, и мы должны верить в каждого, как когда-то верили в тебя...

— Я поняла, можете не волноваться. — Зина суетливо запихивала в портфель тетрадки.

— Что ты поняла? Во-первых, встань!

— Что у вас все хорошие, одна я плохая! — она всхлипнула и побежала из класса.

— Зина... Что с тобой?!

Зина толкнула дверь, но на пороге обернулась:

— Потому что... кто правду говорит, того никто не любит! ‹...›

Игорь расписывал стену в клубе. Ему оставался последний угол наверху. Он сидел на стремянке и тщательно — он все делал тщательно — оттенял шлем витязя. Спина устала и ссутулилась, глаза устали от очков. Он давно уже работал вечерами, иногда ночами.

Из зала доносилась музыка. Мимо Игоря пробегали разгоряченные танцами девочки. Парни покуривали в вестибюле.

Оркестр из пяти юных меланхоличных музыкантов играл переделанную на новый лад быструю «Катюшу».

Зина танцевала самозабвенно. Глаза сияли, коса скакала по плечам. Она была самой красивой в этом зале, и она танцевала с Пряхиным. В первый раз. Он не ходил на танцы, он давно вышел из этого возраста и вообще чужой у них в городе. Но он пришел к ней, он хочет увести ее из клуба и о чем-то серьезно поговорить.

Пряхин слегка топтался перед Зиной и только головой покачивал — любовался.

— Ой, Зинка, Зинка! Ведь на руках тебя носил! А глядишь — невеста вылупилась! — Зина щурилась и плясала еще быстрее. — Вот погожу, пока вырастешь, и женюсь, ей-богу!

Светлана стояла, набычившись, у стенки и держала кожаную куртку и летчицкую фуражку Пряхина.

— Смотри, косу береги, — сказал Пряхин, когда музыка кончилась, и тронул Зину за косу. — Твое золото. Отрежешь — я обижусь. ...Эх, когда ты, Зиночка, вырастешь, я буду — кто? Старый хрыч. И вы, вы, девушки, будете смотреть на меня пустыми глазами...

— Ой, Женя, какой вы пессимист, — сказала Зина.

Светлана поднесла Пряхину куртку и фуражку и пошла за ним.

Зина сделала ей знак, чтобы отвязалась. Но Светлана как будто не видела. Уставилась на Женю бестактно и спросила:

— Жень, а почему вы из авиации уволились? По собственному желанию или по состоянию здоровья?

— По собственному. По собственному желанию одного... — Пряхин отвернулся — мол, не при дамах будет сказано, вздохнул и произнес: — Люди, девочки, не любят, когда им правду в глаза говорят...

— А говорят, вас за драку уволили...

Пряхин горько усмехнулся, а Зина метнула такой взгляд, что Светлана вмиг исчезла.

— Да, надо нам с тобой побеседовать, — сказал Женя. Зина напряглась и потупилась. Он неторопливо закуривал.

— А... А что?

— Брат просил поговорить. Сам не решается.

— А что?

— Видно, сильно тебя уважает...

— А... — разочарованно протянула Зина и оглянулась — кто-то на нее смотрел. — Здравствуйте, Вера Ивановна! Добрый вечер!

Вера решительным шагом шла через вестибюль.

Она шла проститься с Игорем. Знала, что сейчас отовсюду будут выскакивать ее ученики, но все равно шла.

Нет, она просто искала встречи. Он это сейчас поймет. Вот книга у нее в руках. Это повод. Она пришла вернуть ему книгу. Смешно. Но уже поздно отступать. В смятении она едва успела отметить про себя, что Бегункова опять с этим взрослым парнем, и так горда, так и старается попасться на глаза.

Вера остановилась у стремянки.

— Привет! — обрадовался Игорь. — Я сейчас. А который час? — он хотел спуститься.

— Не надо. Вот. Я книгу принесла. Вот, я прочитала...

— Подожди! Ты домой?

Она положила книгу на ступеньку.

— Мне очень понравилась эта пьеса. Наверно, получится чудесный спектакль. До свидания!

Она взглянула вверх, на маленький незакрашенный уголок стены, помахала рукой и пошла.

— Подожди!

Она шла через вестибюль, прямая, серьезная, без оглядки.

— ...Так вот, Зинаида, — сказал Пряхин, когда они вышли на улицу. — Шурик хочет на свадьбу мать вызвать. Как ты смотришь?

— Это его личное дело.

— Ну мать все же, — осторожно сказал Пряхин.

— Именно «все же». Лично я ее матерью не считаю. Я завтра паспорт пойду получать.

— При чем тут паспорт? — протянул Женя. — Ну при чем тут паспорт?

Зина всхлипнула. Он отвернулся. Не верил он Зинкиным слезам.

— Почему это я все узнаю последняя? И вообще — женится на какой-то чумичке из деревни! И она тоже — педагог! Смех один! ‹…›

Рязанцева Н. Чужие письма: Киносценарий. М.: Искусство, 1978.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera