Не спешите осуждать Зинку Бегункову. Разве она виновата, что так обделена душевной тонкостью, чуткостью, теплотой, богатством чувств? Разве она виновата, что для нее не нашли вот таких единственных, удивительных слов? Откуда эта жадность к чужой жизни? Ведь не от зла же. Мы осудим Зинку и за то, что она так непримирима к своей матери, и к брату, и, наконец, потом уже к самой Вере Ивановне, перед которой она жестоко запирает дверь, не позволяя ей идти к любимому человеку. Зинка повсюду устанавливает свой драконовский закон, а драконовский он в данном случае потому, что это ее закон, чужой для всех этих людей. Она не понимает, что чувство человеческое живет по своим законам и само их себе устанавливает. Она не понимает, что и к ошибкам, и к разочарованиям, и к поражениям человек должен приходить сам.
Откуда же такая духовная прямота у этой Зинки? Пугающая прямота?
А вот здесь и хочется задать, быть может, неожиданный вопрос. А много ли у нас таких сложных, тонких фильмов, как «Чужие письма»? Или книг? Но ведь до книг еще надо добраться, а фильмы сами летят в руки отовсюду: из телевизора, с киноэкрана. Фильмы, которые «думают», что они воспитывают, а воспитывают они подчас таких вот Зинок.
В них все «как просто» и все «как прямо». «Прямо» — само по себе это не так уж плохо, если, как уже говорилось выше, человек к этой прямоте пришел сам. Но плохо, если эту непременную прямоту ему плоско, неумно внушили, и он ее всюду провозглашает и ее же неукоснительно требует.
Иванова В. Еще раз о киномоде // Советская культура. 1977. № 2.