Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Как учил меня Протазанов
Ада Войцик о работе над ролью Марютки в фильме «Сорок первый»

Перед ответственными съемками, которые я должна была проводить вдвоем со своим партнером в море на выступавшем из воды камне (мы жили в имении «Загульба» на Апшеронском полуострове за нефтяными промыслами), Яков Александрович рассказывал нам, как будет протекать весь предстоящий съемочный день. Съемки намечались очень сложные. В ходе их надеяться на помощь Якова Александровича мы не могли, ибо, снимая с берега, он уже ничего не мог нам напомнить или подсказать. Впрочем, никаких указаний нам и не надо было.

Яков Александрович заранее нам все объяснял самым точным образом: не только какой кусок и на сколько метров будет сниматься, какой за ним будет следовать, но также и то, почему снимается сейчас именно этот кусок.

Медленно, вразумительно и очень четко, как четко было все, что он делал, Протазанов объяснял нам не только творческий, но и технологический процесс, указывая, с какой стороны будет падать тень во время съемки, откуда и в какой час будет светить солнце, когда оно зайдет и как сообразно с этим изменятся тени. Впервые за всю свою жизнь в кино я услышала объяснение, каким объективом и что именно будет заснято. Да и впоследствии, при всем разнообразии съемок, в которых мне приходилось участвовать, я не слышала таких детальных объяснений. Репетиций как таковых было мало. Все было так компактно, времени было в обрез, сроки сжатые, все продумано, взвешено, рассчитано заранее.

Будучи человеком очень целеустремленным и властным, Яков Александрович все же часто принимал мои предложения. Конечно, речь шла только о моей особе. На большее я бы сама никогда не посмела претендовать. Но вот Яков Александрович предупредил меня, что в сцене расстрела я должна плакать настоящими слезами. До сих пор, опять-таки на основании практики ГИК и игры его актеров-«натурщиков», я знала только одни слезы — из воды с глицерином. Когда я снималась в картине «Расплата», ассистент режиссера Пырьев в нужные моменты подносил мне к носу раскрытую луковицу. Протазанов не признавал ни того ни другого способа. И это был для него принципиальный вопрос. Актер должен был настолько почувствовать свою роль, чтобы слезы потекли сами собой, без того, чтобы их искусственно вызвали. Вся моя предыдущая подготовка в ГИК не давала мне надежды, что я сумею вовремя заплакать.

А между тем, Яков Александрович «терроризировал» меня каждый раз в начале съемки, предупреждая, что скоро настанет момент, когда я должна буду плакать.

И вышло все же так, как хотел Протазанов. Причем совершенно неожиданно для меня. Надо сказать, что я очень тяжело переживала свое неумение заплакать. Меня одолевал страх: что будет, если я все-таки не сумею? Как отнесется ко мне после этого Протазанов?

Настал страшный для меня день... Я волновалась, как никогда. Я избегала глядеть на Протазанова. Ожидая момента, когда Петр Васильевич Ермолов начнет крутить ручку аппарата, я сидела понурившись. Шла сцена расстрела. Боясь, что не заплачу, что уроню себя в глазах Протазанова, я вдруг почувствовала себя донельзя несчастной, жалкой и одинокой. Меня вдруг потянуло домой, к маме. Мне захотелось бросить все: комфорт, съемки, Каспий, славу — и поехать к себе, в Москву!.. «Снимайте! Снимайте ее скорей! — услыхала я знакомый повелительный голос, и мое чуткое к его интонациям ухо вдруг уловило какую-то еле заметную нотку удовлетворения. — Снимайте ее, она плачет!» Я не сразу поняла, что это я плачу настоящими слезами, не потому, что я — Марютка, а потому, что я — одинокая в этот момент Ада. Забыв обо всем на свете, я вытирала слезы кулаком. У меня текло из носу, платка под рукой не было. Я шмыгала носом, всхлипывала, опять шмыгала... Никогда, вероятно, ни до, ни после, я не была так близка к протазановской Марютке, как в этот момент. Все сошло прекрасно... Но долго после того, как съемка кончилась, я все еще плакала и всхлипывала.

Следующая после «Сорок первого» творческая встреча с Я. А. Протазановым произошла у меня через двенадцать лет, когда я уже «отснялась» в «Партбилете», сыграла Лизелоту в «Семье Оппенгейм»...

Мы встретились на пробе к фильму «Оливер Твист».

Яков Александрович чуть-чуть пополнел. Уже не такой юношески гибкой была его статная фигура. Чуть засеребрились виски. У меня за плечами было немало переживаний.

— Вы умница, — сказал мне Яков Александрович, — вы вовремя поняли, что вам уже не надо больше играть девочек. Вы стали взрослой. Но молодую мать вы должны сыграть, молодую печальную мать, у которой большое горе.

Я прочла сценарий. Роль показалась мне очень заманчивой. Целая часть фильма — пролог — была посвящена личным переживаниям матери Оливера.

Когда я сидела в студии в ожидании пробы, к Протазанову подошел парикмахер.

— Какую прическу надо сделать? Тридцатые или сороковые годы? — спросил он.

Яков Александрович обернулся ко мне.

— Ада, какую прическу вы хотите?

Я объяснила: высокую, букольки у висков.

— Причешите ее так, как она хочет, — приказал Яков Александрович.

— Что вы еще хотите? — Вопрос этот был обращен ко мне.

— Большую черную шляпу, поля которой стоят высоко кругом головы.

Снова тем же тоном:

— Дайте ей шляпу! — распорядился Протазанов.

— Чего еще вам не хватает?

— Я должна иметь на руках грудного ребенка.

По этому краткому диалогу можно легко увидеть, что отношение Протазанова ко мне в это время было уже совершенно иным. Он прислушивался к моим требованиям, считался с ними.

Когда я пришла загримированная и в костюме для «фотопробы», Яков Александрович предложил мне:

— Ада, вы можете делать, что вы хотите и как считаете нужным. Но давайте сговоримся так: я хлопну в ладоши, и вы по этому знаку делайте любую позу по вашему усмотрению. Только будьте готовы реагировать на каждый мой хлопок.

Я согласилась. Мы так и сделали. Не помню, не заметила, сколько раз хлопал в ладоши Яков Александрович. Но я чутко отвечала на каждый его сигнал. В результате оказалось десять фотографий. Яков Александрович остался ими очень доволен. Но, к сожалению, сценарий «Оливер Твист» в производство не пошел.

У меня на всю жизнь осталось чувство неудовлетворенности оттого, что после Марютки я ничего не сделала с Яковом Александровичем.

Не в процессе работы с Протазановым, а когда я увидела на экране «Сорок первый» и особенно позднее, снимаясь в других ролях у других режиссеров, я поняла особый «протазановский» стиль, понимание Протазановым роли и значения актера в кино и вытекающие отсюда его большие требования к актеру.

Войцик А. Как учил меня Протазанов // Яков Протазанов. Сборник статей и материалов о творческом пути режиссера. М.: Искусство, 1957.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera