Прежде чем стать его ассистентом, я имел возможность наблюдать его «со стороны». Меня постоянно влекло в павильоны, откуда доносились короткие реплики Протазанова... Доставляло удовольствие следить во время съемок за работой Протазанова, в совершенстве владевшего своей профессией. Всегда оживленный, бодрый, быстро ориентирующийся и легко преодолевающий недостатки и затруднения, часто сопровождающие работу кинорежиссера, он вызывал симпатию, а потом и восхищение при первом же знакомстве.

Вместе с тем, какое-то чувство настороженности мешало сближению с Протазановым, мастером дореволюционной кинематографии.

Молодежь двадцатых годов, стремившаяся к новому, революционному искусству, не хотела признавать никаких устоявшихся авторитетов и готова была даже Московский Художественный театр отнести к «пережиткам прошлого»... Молодежи импонировало модное тогда деление творческих работников кино на «правых» и «левых». Протазанову отводилось одно из крайних мест справа, в отличие от «новаторов», которые в поисках новых путей к революционному искусстве начисто отрицали опыт старых мастеров.

Скороспелые киноведы считали одно время студию «Межрабпом-Русь», где я начинал свою работу в кино и где вскоре также начали свою самостоятельную деятельность Всеволод Пудовкин, Борис Барнет и многие другие, средоточием «правых» элементов советского киноискусства. Меня, естественно, в то время влекло к «левому фронту». Импонировали поиски новой, революционной формы, влекло стремление молодежи во что бы то ни стало сказать новое слово. Тогда даже и в голову не приходило, что в искусстве сказать «новое» и вбить осиновый кол в старое не всегда революционно и что новаторство не всегда еще означает прогресс. Влекло меня к новаторам, но как я буду вместе с ними «вбивать» осиновый кол в старое, было совсем еще не ясно.

Между тем, реалистическое искусство, ясное, простое и в высшей степени привлекательное, втягивало в орбиту протазановского мастерства. Вечером на горячих диспутах о старом и новом кино актеры МХТ или Малого театра рисовались «пережитком прошлого». А наутро в павильонах «Межрабпом-Руси» эти самые «пережитки прошлого» в лице Москвина или Блюменталь-Тамариной на практике утверждали реалистическое кредо Протазанова: «Все для актера, все через актерское перевоплощение!»

Все это сейчас встает в памяти вместе с четким образом живого, жизнерадостного и веселого в работе человека, всей своей богатой практикой оказавшего плодотворное влияние на судьбу многих молодых кинематографистов. ‹…›

В связи с этим следует отметить, что по отношению к своим ассистентам Я. А. Протазанов был не только внимательным учителем, но в то же время и строгим судьей. Так, незадолго перед эпизодом с «Госвоенкино» я пережил пренеприятные минуты, став «жертвой» высокой дисциплинированности Якова Александровича и его беспощадной требовательности к работникам группы. Однажды я пришел на работу с опозданием на несколько минут: Яков Александрович уже сидел за монтажным столом (до сдачи картины оставалось несколько дней). Он встретил меня сурово.

— Условимся раз и навсегда: этого больше никогда не повторится.

Но надо же случиться беде: через два дня вследствие непредвиденных обстоятельств я пришел с опозданием на пятнадцать минут! Войдя в монтажную, запыхавшись, я стал извиняться, но Яков Александрович прервал меня:

— Мне ваши извинения не нужны. Пойдите в дирекцию, за вами присылали.

В дирекции меня ждало распоряжение об освобождении от ассистентской работы по картине «Сорок первый». Основание: заявление Протазанова с просьбой освободить Райзмана от работы в группе вследствие нарушения им дисциплины.

Трудно описать, что я пережил в тот день. Было стыдно. Стыд был стократ сильнее еще и оттого, что в работе и вне рабочей обстановки у нас с Яковом Александровичем установились самые теплые дружеские отношения. Не сразу я догадался, что именно это и было причиной столь сурового взыскания... Рушились мечты. Я рассчитывал, что после «Сорок первого», где режиссер доверчиво поручал мне съемку довольно ответственных эпизодов, Протазанов будет рекомендовать дирекции предоставить мне самостоятельную постановку. И вдруг — снят с работы!

Не заходя в монтажную, я уехал со студии, но нигде не находил себе места.

На следующий день, явившись в студию, я не заходил в монтажную. В обеденный перерыв в коридоре сталкиваюсь с Протазановым. С обычной шутливой манерой он вытягивается во фронт, потом, похлопав меня палочкой по плечу, как ни в чем не бывало предлагает:

— Одну партию в шахматы!

Я уклоняюсь.

— Жаль! Надо бы отдохнуть. Только что собрал последний ролик. Пойду погуляю, а ровно в два будем смотреть все целиком. Но чтобы без опоздания. Ровно в два...

Мы часто потом встречались с Яковом Александровичем, но никто ни разу не обмолвился ни словом об этом печальном эпизоде. ‹…›

Райзман Ю. Отрывки воспоминаний // Яков Протазанов. Сборник статей и материалов о творческом пути режиссера. М.: Искусство, 1957.