Это было в конце 1926 года.

Студентка третьего курса Государственного института кинематографии, я стояла на пороге кабинета члена правления кинофабрики «Межрабпом-Русь». Мое душевное состояние в этот момент можно было бы охарактеризовать двумя словами: смятение и страх.

Меня вызвали для того, чтобы выяснить, подойду ли я на главную роль в фильме «Сорок первый» по повести Лавренева. Фильм должен был снимать «сам» Протазанов. ‹…›

Протазанов был существом совсем особой, «страшно чужой» породы. Так ощущала я его в те годы. ‹…›

Положение осложнялось тем, что Протазанов уже уехал на Каспий для подготовки съемок. Проба снималась в его отсутствие. О ее качестве предварительно должны были судить дирекция и ассистент Протазанова Юлий Райзман. И, если даже они одобрят пробу, как примет потом Протазанов приглашенную актрису? ‹…›

Первая встреча с Протазановым — она же и первая репетиция — произошла в Баку. В номере гостиницы, весь в белом, изящно и щегольски одетый, красивый, с юношески стройной фигурой, сидел Протазанов — существо «чужой породы». Перед ним на столе стоял большой кувшин с хлебным квасом. В кувшине плавали куски льда.

Стояла палящая жара. На улице было душно. Нестерпимо душно было и в номере. Взволнованная, я опять испытывала смятение и страх.

— Пейте квас! — донесся до меня спокойный голос.

Тут же в номере Протазанов предложил мне показать отрывки из сценария. По окончании, не высказав ни одобрения, ни отрицательного отношения, Протазанов, как всегда вежливо, чуть-чуть сухо поблагодарил меня. Я ушла. Мне не пришлось долго ждать — немного спустя мне сообщили, что я остаюсь. ‹…›

Вспоминая съемочный период «Сорок первого» ‹…›, я считаю, что все, что было мною сделано в картине Протазанова, совершалось как-то помимо моего сознания и воли.

Смятение и страх! Да, у меня были, несомненно, причины их испытывать. Я знала, что Протазанов и отчасти Райзман выдвигали вначале на эту роль кандидатуру В. П. Марецкой. Только потому, что Вера Петровна была больна, встал вопрос обо мне. К тому же внешний мой облик того времени отнюдь не подходил к образу Марютки, который создался в творческом воображении Якова Александровича Протазанова.

Я вспоминаю, как Протазанов откровенно сказал мне в одну из первых встреч:

— У Марютки должны быть прилизанные, совсем гладкие волосы. Вот она нагнется, зачерпнет в море воды, проведет влажной ладонью по волосам, они и лягут гладенько... Марютка — худенькая, мелкая, почти заморыш...

Я была, напротив, рослой, здоровой, широкоплечей девушкой, что называется, «кровь с молоком». Волосы высоко вздымались надо лбом. Я понимала, что внешне никак не устраиваю Протазанова. Но самое главное было не во внешнем облике. Я смутно чувствовала, что, приветствуя в лице «гиковцев» молодых актеров, Протазанов в то же время всем существом своим протестует против царящих в ГИК настроений. Вся система его работы с актером, его искание «человеческой правды» через выявление этой правды самим актером в корне противоречило тогдашней гиковской системе актеров-«натурщиков», все чувства и переживания которых подменял монтаж.

Хотя я была в то время на третьем курсе, я не имела настоящего представления об актерской игре. ГИК тех лет давал своему актеру лишь хорошую физическую тренировку, мастерское владение телом. С этой стороны я была достаточно подготовлена. Но не только это было нужно Протазанову — мастеру-реалисту.

Весь протазановский коллектив — ассистент Райзман, бессменный оператор Ермолов — много и дружески помогали мне. Я чувствовала рядом их «плечо», которое так необходимо всякому начинающему актеру.

Занятый сам монтажом, Протазанов иногда предоставлял павильонные съемки тогдашнему новичку — Райзману. Он заходил в павильон лишь тогда, когда там все было подготовлено, окидывал декорации своим зорким, внимательным взглядом и одобрял или заставлял их перестраивать. Почти всегда одобрял. Лишь изредка, когда в пылу молодого рвения Райзман пытался придумать что-нибудь неожиданное, Протазанов чуть иронически улыбался, отечески дотрагивался палочкой до его плеча и говорил лаконически: «Юля, не хитрите», — что на его языке означало: «Проще!»

Что запомнилось мне из краткого «протазановского» периода моей работы?

Прежде всего, исключительно деловая, не «праздная» обстановка, всегда окружавшая этого мастера кино. Точность, порой скрупулезная, в работе, всегдашняя подтянутость и корректность в обращении с актерами, помощниками, рабочими, четкость и точность даваемых заданий, святое соблюдение плана, сроков как в отношении отдельных кусков, так и всего фильма в целом. Абсолютно деловой Протазанов был абсолютно точен, аккуратен и внимателен в общении со всеми, с кем бы ему ни приходилось иметь дело. Ни одной потерянной минуты! «Сорок первый» был закончен в рекордный срок. Все было отснято в течение двух месяцев, включая далекую экспедицию.

Войцик А. Как учил меня Протазанов // Яков Протазанов. Сборник статей и материалов о творческом пути режиссера. М.: Искусство, 1957.