Квартира Климова производит впечатление очень обжитой, старинной московской уютности. Много диванных подушек. Стол, заставленный батареей карточек. На стенах портреты бульдогов, знаменитый волк, тоскующий в зимнюю одинокую ночь, виды Кавказа, многочисленные портреты Е. М. Садовской. Когда вы входите, навстречу к вам поднимается полный, пожилой человек, с гладко зачесанными седеющими волосами, с одутловатым, очень усталым лицом, тяжелым подбородком, большим ртом, с очень серьезными сверлящими глазами, сразу охватывающими вас из-за пенсне. В пристальной серьезности глаз сразу замечаешь вспыхивающие огоньки веселой, но беспощадной иронии. Солидное выражение лица все время сдерживает насмешливую улыбку. Между хозяином и посетителем сразу устанавливаются легкие, непринужденные, простые отношения.
Приветливые и точные ответы, строгие и четкие, иногда резкие формулировки. И непрерывная работа жадно изучающих вас пристальных глаз.
Перед нами актер с большим опытом, с большим стажем (сорок лет на сцене!), с большими заслугами, актер, связывающий сегодняшний день советского театра с десятилетиями дореволюционных скитаний русского актерства, актер, для которого университетом послужили встречи с выдающимися представителями старого реалистического русского театра и суровый опыт напряженной безостановочной работы. В каждой его фразе и в каждом жесте чувствуется добротность заслуженного мастера, влюбленного в свою работу, относящегося к ней с трогательной нежностью, добросовестностью и честностью. Конечно, накопилась и горечь. Усталость не только в лице, усталость в сердце. На вопрос о творческих планах на ближайшее будущее Михаил Михайлович неожиданно отвечает: «Никаких у меня планов нет. Устал я смертельно. Надоело быть актером».
‹…› Когда он говорит о некоторых современных драматургах, его оценки безапелляционны: «Бездарные претензии, сделано по готовым образцам», «А у этого никогда не выходит герой. Чтоб создать героя, надо обладать характером», «Есть талантливые писатели, но они неопытные, беспомощные драматурги, не умеют связать концов».
Климов не брюзжит, он активно борется за качество драматургии. Он до конца возражает против слабых пьес и решительно отказывается в них играть. Он человек строптивый. Острый, требовательный и беспощадный глаз у этого опытного, очень делового и очень строптивого актера ‹…›
Учителями Климова в театральном искусстве были Н. Н. Синельников, М. Г. Савина и В. Н. Давыдов. С Давыдовым Климов участвовал в поездках. С упоением следил за его игрой, упивался ее благородством. В Давыдове Климова пленяла высокая его артистичность, умение просто, тонко, изящно, а главное, совершенно свободно передавать самые сложные душевные состояния. Свободная, непринужденная дикция, без малейших нажимов и вычурностей, изящество, игривость манеры, необычайная мягкость красок, великолепная округленность поз и жестов, подкупающая простота и трогательная искренность — все эти качества игры великого актера были в течение всей жизни Климова образцом и критерием его собственного творческого поведения.
‹…›Климов любит северную природу, смешанный лес с полянками и перелесками. Море и горы поражают его вначале, но потом становятся скучными. Они не могут заменить зверолову-охотнику неисчерпаемое многообразие русского леса и задушевные дали рек. Охотиться он стал с восемнадцати лет. С тех пор он страстно, с увлечением ходил по болотам и принимал участие в зимних облавах. К сожалению и досаде, болотные охоты и облавы пришлось оставить из-за слабости сердца. Остались легкие летние охоты. Переключился на рыбную ловлю и участвует в рыболовном обществе. Ну, конечно, заменить настоящую охоту это занятие не может. Охота воспитала в Климове страсть к животным, особенно к собакам. В течение двадцати двух лет он содержал знаменитый питомник английских сеттеров для выработки производителей. Он стал специалистом, составлял подробные родословные собак, консультировал заинтересованных лиц из других стран и кончил заниматься этим делом только в 1929 году. Много работал в Охотничьем союзе, заведыовал там отделом собаководства. С 1923 года организовал четыре выставки собак, последнюю — в «Аквариуме».
‹…›В молодости Климов стремился к амплуа героя-любовника. Ему казалось, что это самое достойное актера амплуа. Оказалось, что он не знал самого себя, не знал своих актерских данных. Оказалось, что он характерный актер. ‹…› Характерный актер имеет дело с максимальным разнообразием, сложностью и своеобразием индивидуальностей и отношений. Никакого единого образа не построишь.
Во всяком случае совершенно очевидно, что нет всеобъемлющих актеров, что способности актера к изображению характеров ограничены его творческими данными. Надо трезво понять и учесть собственные возможности, чтобы не надорвать свои силы. И надо иметь мужество своевременно отказаться от роли, которая не соответствует творческим данным актера или к которой актер не может отнестись серьезно. Климов знает в своей актерской жизни несколько случаев неудач. ‹…› с ролью городничего в «Ревизоре». Этот резкий, несколько гротесковый образ оказался вне плана актера, работающего полутонами и добивающегося тонкой психологической отделки. Было трудно произносить слова городничего — стеснял императивный стиль реляций, приказов и канцелярских донесений. Климов не мог на этом материале добиться непринужденной естественности диалога. А без свободы не мог играть. Полтора года промучился и, наконец, от роли отказался.
Климов любит лепить человеческие характеры. Его интересуют более всего поступки людей, в которых обнаруживается характер. Он любит играть характерных подлецов и характерных добряков. Но играет преимущественно подлецов. Климов является одним из самых крупных сатириков в советском искусстве.‹…› Он не отрицает необходимости показа в образе своего отношения к нему. Только делает он это особыми, очень тонкими способами. ‹…›
Если даже бегло обозреть всю галерею сыгранных Климовым ролей до революции и в октябрьский период, если перелистать альбом изображенных им персонажей, то сразу бросится в глаза, что это многообразные варианты в сущности единого социального образа. Замечательная галерея аристократов, помещиков, бюрократов, промышленников, инженеров. Барские, солидные, холеные, сытые фигуры. Откормленные, самоуверенные и самодовольные люди, спокойные чиновники, жестокие, холодные и внутренне опустошенные, подхалимы, нахалы и наглецы, хищники и мародеры, жуиры и циники. Никаких проклятых вопросов, никакой трагедии, все ясно и плоско. ‹…› В лучшем случае это бездельники, прожигатели жизни, редко добродушные, чаще злые и вредные. ‹…›
Вот светское, сытое и бездушное лицо Горинга («Идеальный муж»), с удивленными большими глазами. Белый галстук, цветок в петлице, перчатки, монокль и страшная пустота в душе. Вот подтянутый, напряженный, нелепый, в черном длинном сюртуке, наглухо застегнутом, с цилиндром в руке, с глуповато значительным лицом — Коко Клингер («Плоды просвещения»). Чудаковатый, воздушный, порхающий, блаженный маниак Звездинцев («Плоды просвещения»). Тусклые, пристальные и внимательные, выцветшие глаза Доброгласова («Благодать» А. Урванцева), в глубине которых притаилась подлая и жестокая мысль. Жалостливый, беспомощный Лыняев («Волки и овцы»), наивный увалень, добродушный и безвольный, с вяло опущенной рукой, в белом чесучевом пиджаке. Озлобленный, потрепанный адвокат Дубравин («Огненный мост» Ромашова), поживший, седеющий человек, с мешками под глазами, опускающийся, но еще жадно хватающийся за жизнь. Седой, в украинском жупане, с отвисшими усами, в широких штанах, украинский помещик с немецкой фамилией Шмецгер («Нa берегу Невы» Тренева).
Новицкий П. Климов // Новицкий П. Образы актеров. М.: Искусство, 1941.