С картиной «Берегись автомобиля!» беда любителям классификаций и рубрик. Никак не приноровишь ее ни к какому ящичку. Лирическая комедия? Детектив? Комедия нравов? Все как-то не подходит для надписи, как-то смешивается. «Три жанра в одной комедии», вздыхает угнетенный блюститель жанровой чистоты в искусстве.
...Резковатый удар конкретной музыки выбрасывает из тьмы фигуру человека в плаще с поднятым воротником. Скромный белый шрифт надписей по черному кадру. Может, это фильм «мастера ужасов» американца Хичкока?.. Человек с портфелем поднимается по винтовой лестнице. Ночь. Безлюдье. Кирпичные стены. Руки в черных перчатках уверенно взламывают замок. ‹…›
Первая деталь, возвращающая нас к действительности, — бутылка рафинированного подсолнечного масла с ее характерным изящным сужением книзу. Маслом пользуется таинственный взломщик. От этой улики, вынесенной на крупный план, потянется стальная нить розыска, который ведет мужественный следователь Максим Подберезовиков.
Детектив? Но за кадром мягкий голос диктора:
«Зритель любит детективные фильмы. Приятно смотреть картину, заранее зная, чем она кончится. И вообще лестно чувствовать себя умнее авторов...»
Бутылка постного масла и дикторский текст, вклиниваясь во тьму и тайну, разрушают их бытовым сбоем, обещают пародию. ‹…› Но и пародия какая-то чудная. Ее безграничными и безотказными возможностями авторы будто бы и пренебрегают. ‹…› Пародия пройдет сквозь фильм легким, ненавязчивым пунктиром, призвуком, скорее «пародией на пародию». Она вдруг обнаружит себя мгновенным кадром, где лицо следователя, окаменев, отобразит на себе традиционную титаническую работу мысли, а лицо взломщика, направляющегося на дело, приобретет отчетливо уголовную, безупречную даже по физиономистике Ломброзо преступную типажность; нижняя челюсть слегка выдвинута вперед, прищуренные глаза горят лихорадочным блеском. Пародия послышится в авторском преклонении перед железными законами жанра, в многозначительных комментариях-афоризмах; «Детектив без погони — это как жизнь без любви», в почтении к неукоснительной власти судьбы: «Они (следователь и преступник. —Н. 3.) двигались навстречу друг другу. Они сближались». ‹…›
По-разному раскрывает себя своеобразная «двойная жизнь» кадра в этом фильме, причудливом, переливчатом, внутренне сложном, но удивительно легком в восприятии. Как преступная глухая ночь вступления передразнивает «шикарный» заграничный боевик, так высыпавшая на улицу пьяная компания молодых хапуг и рыцарей прилавка вдруг напомнит вам предфинальные кадры «Сладкой жизни», а великолепная погоня, где светлую новенькую «Волгу» бандита преследует разбитый, с севшим аккумулятором мотоцикл инспектора ОРУДа, воскрешает в памяти бессмертные погони немых комических с Бестером Китоном и Гарольдом Ллойдом. И всегда этот пародийный второй план лишь чуть просвечивает, то совсем ускользая, то проступая резче, чтобы прибавить кадру ироничность и остраненность. ‹…›
Странности и парадоксы картины (а они есть, но в них не «недостатки», а обаяние этого произведения),недетективность ее детектива и тонкость ее пародии, и смещение жанров, и ее причудливость, и переливы — все стягивается к одному, главному. К тому парадоксу, казусу, беспрецедентному случаю, который лежит в основе, а именно: что таинственный взломщик гаражей и похититель индивидуальных «волг», бандит и вор Юрий Деточкин является одновременно бескорыстнейшим человеком. ‹…› За спиной Юрия Деточкина — этого простодушного, сутуловатого, уже не такого молодого, но мальчишески живого человека в узеньком пиджачке — вереница мечтателей, чудаков классической литературы. Деточкину, наделенному кожей, чуть слишком тонкой, душой, чуть слишком ранимой, мир, раскинувшийся параллельно его миру, доставляет нестерпимые страдания, просто физическую боль, ссадины и раны. И вот кадр: сквозь переднее стекло «Волги» — полоса ухмыляющихся, довольных рож, а под ними, из глубины темной кабины, словно фара, светится остекленевший, полный отчаяния глаз безумца, чья нога сжата беспощадными железными челюстями. ‹…›
Десять лет тому назад Рязанов сделал свою первую комедию, «Карнавальную ночь», и с тех пор не отступал ни на шаг с избранного поприща. ‹…› В своей преданности любимому делу Эльдар Рязанов уподобился Юрию Деточкину. Первым бесспорным результатом десятилетнего фанатического служения идее является тот несомненный профессиональный рост режиссера, в котором каждый смог бы убедиться, посмотрев сегодня рядом «Карнавальную ночь» и «Берегись автомобиля!». ‹…› B последней работе Рязанова уже совсем иной уровень артистизма, иной уровень режиссерской зрелости. Хотите узнать, что такое безупречная кинорежиссура, — посмотрите внимательно еще раз «Берегись автомобиля!». Чистота кадра, точность и легкость, объединяющая режиссерская воля во всем — от актерского ансамбля до отличной музыки композитора Андрея Петрова, от операторской работы до монтажа. И, конечно, у Рязанова тоже есть свой лучший аттракцион, свои «мочаловские минуты» в фильме — комплекс «погоня».
Чеканная по ритму, щедрая по трюкам сцена погони, помимо того, что она просто очень забавно придумана и виртуозно технически выполнена, несет в себе один секрет, одно озарение.
Машина, спасающаяся от преследования, замещает здесь героя. В какой-то момент мы перестаем видеть лицо Смоктуновского за баранкой, все действие мчится на дальних планах. Но ведь это Деточкин перевоплотился в автомобиль! Это его нервная походка, это его отчаянные глаза, его гениальная изворотливость в рывках «Волги» под какие-то железные балки, в неожиданных виражах, прыжках, переходах на плавный ход, а особенно в непередаваемо смешном мгновении, когда автомобиль, притаившись под откосом шоссе, словно бы выжидает секунду, пока промчится мотоцикл погони, чтобы, поднатужившись, снова вынырнуть на гладкую полосу асфальта. Одушевить машину и придать ей человеческий характер, да еще характер Смоктуновского, заставить железный ящик передавать все смены настроения, ту вибрацию души, которой славен актер, — это уже шедевр режиссуры.
Зоркая Н. Свой фильм // Искусство кино. 1966. № 9.